Мерси Шелли - Паутина

Вернувшись в кресло, я продолжал любоваться знаком с японской стороны… и вдруг понял, что здесь изображено. Котенок, играющий с собственным хвостом! В пустую новую квартиру, где нет еще никаких вещей и мебели, но зато есть эхо от голых стен, первым пустили игривого котенка, и он в этой пустоте ловит собственный хвост — такой образ мгновенно составился у меня в голове из всех замеченных деталей.

Но это еще и программа! В некоторых штрихах я узнавал команды языка, который разрабатывали мы с Бин. Вот этот кончик хвоста — явно что-то математическое… Я вызвал второй файл и запустил трансляцию.

Так и есть — кончик хвоста стал вращающейся спиральной галактикой. Под ней возникла известная формула Эйнштейна, только здесь она была переписана иначе: в левой части уравнения стояла «масса», а в правой — ее выражение через «энергию» и «время». Одновременно зазвучала сложная музыльная импровизация, в которой я узнал фрагмент из «Cats» Веббера и еще пару известных мелодий. А иероглиф продолжал разворачиваться в хоровод образов, словно трехмерная страница виртуальной энциклопедии или алхимическая диаграмма.

Так вот оно что! Судзуки добавил в наш язык Игры сетевые ссылки. И наверное, его программа сама отыскивает эти ассоциативные связки! Рядом с эйнштейновской формулой всплыла иллюстрация из старого английского издания «Алисы в стране чудес»: пожилой мужчина рассказывает что-то девочке, у которой на коленях сидит кошка…

К сожалению, это было последнее, что я успел разглядеть. Комната вспыхнула желтым. Музыка, образы и формулы исчезли, и в следующий момент меня окружали стены «Аргуса». Но теперь за столом сидел не тот, что в пиджаке, а второй, лысый.

— Шифровочками обмениваешься, умник? С хакерами из «Неко-8» дружишь?

Во мне начала закипать злоба.

— Какого черта вы лезете в мои дела?! Я собирался обо всем доложить… вашему начальнику.

— Доложишь, доложишь. Прямо мне и доложишь. Сейчас мы эту шифровочку Судзуки изъяли из твоей машины. Наши специалисты над ней поработают, а ты завтра утром должен быть здесь, у меня в кабинете. Будешь объяснять, о чем вы с ним договаривались.

Я был разъярен. Хватит, надоело играть в шпионов.

— Ничего я вам не должен. И объяснять мне вам нечего.

— Э-э, как ты заговорил… — Лысый сжал кулаки на столе. — Не заговаривайся, умник. Сам не придешь — тебе же хуже.

На улице я пожалел, что не остался проводить лекцию из дома. Хотелось, чтобы в первый раз все было гладко, вот и отправился для верности в Нет-кафе, где техника посовременней. С утра это казалось хорошей идеей — легкий морозец, безветрие и крупные хлопья снега, медленно падающие из ниоткуда, из небесной темноты, и несущие (не-сущие!) какое-то неземное умиротворение… Когда я вышел после лекции, ноги прохожих и очередная оттепель добивали утреннюю белизну, превращая ее в бурую жидкую массу. Все дороги были залиты этой слякотью, точно вареными мозгами.

Я прочавкал по вареным мозгам до Лиговского, зашел в первый попавшийся бар, сел за столик у окна и проторчал там несколько часов, разглядывая прохожих и потягивая глинтвейн — до тех пор, пока мои собственные мозги не стали похожи на то, что творилось на тротуарах.

Подавленное состояние, в котором я вернулся домой, лишь усугубилось от вида квартиры, залитой электрическим светом. Я прошел на кухню, поставил чайник и обессилено свалился в кресло.

Определенно, нет ничего противнее тусклой лампочки под потолком в маленьком помещении. Вся кухня как будто подкрашена неживым желто-коричневым, включая репродукции Дали и Хокусая на стенах. Далеко не бел потолок, и даже мои собственные руки выглядят так, словно они из парафина. Тем же цветом отливают и сумерки за окном, наполовину превращенные в отражение кухни.

Я взял с подоконника книжку, но на ее страницах электрический свет смешивался с остатками дневного — совершенно невыносимое освещение, при котором черные буквы начинают казаться зелено-красными, а через пустые поля то и дело проплывают пятна фиолетовой плесени. В голову лезли соответствующие обстановке мысли, они как будто тоже окрасились в мертвые электрические цвета и крутились с назойливостью магнитофонной ленты, склеенной в кольцо.

Пора было применить один старый прием борьбы с этим магнитофоном, иначе его песня затянется.