Мерси Шелли - Паутина

Мы ступаем на пешеходную, которая ограждена от основной дороги бордюром, а от пропасти — решеткой железных перил. Мы идем из бара домой, из центра к окраине, где не было баров и нам не сиделось.

Франческо перебегает дорогу и ступает на парапет с той стороны. За тем парапетом нету дорожки с перилами, за тем парапетом — отвесный обрыв. Даже на машине я побоялся бы въехать на этот мост. Чуть зазеваешься, дернешь вправо — тоненький бортик нифига не удержит.

— Идем по этому борту до конца? — кричит с опасного парапета Франческо.

— Легко, — отвечаю я. — Ты первый.

Пройдя метров десять, он спрыгивает на дорогу.

— Нет, не могу. Вот по тому борту, между дорогой и пешеходной, хожу каждый день. Никогда ведь не падал, даже пьяный. А этот — как будто такой же. Но не могу.

— Ерунда, — говорит Чарли. — Они действительно одинаковые. Из стандартных блоков. Нечего и проверять. Нужно просто не смотреть вниз.

— Точно, — говорю я, продолжая медленно шагать по парапету, с которого спрыгнул Франческо. За бортом пока идет пологий склон холма, еще и трех метров высоты нету.

— Мне интересно другое, — продолжает Чарли. — Что за остряк давал названия улицам в этом кампусе? «Еловая»… Где тут, спрашивается, елки? Один бетон, докуда хватает глаз. С учетом того, что мы живем на «Евклидовой», которая черт знает какими петлями вьется в еловом лесу, тут все стоило бы переименовать…

— Ясное дело, эта бетонная просека значительно больше похожа на «Евклидову», а наша — на «Еловую», — соглашаюсь я.

Нет-нет! — Чарли останавливается. — Смотри, что получается. Хотя эта улица с мостом — самая прямая на свете, мы никогда не ходим по ней за горизонт, а только делаем наше периодическое «туда и обратно», из дома в центр и опять домой. И больше того: хотя парапетов у моста — два, и они одинаковые, мы ходим только по одному, по левому. То есть для нас это…

— Улица Мебиуса, — говорю я одновременно с Чарли. И мы одновременно улыбаемся, как бывает всегда, когда люди замечают, что поняли друг друга без лишних слов.

— Не ерунда… — неожиданно говорит Франческо. Мы с Чарли оборачиваемся. Франческо идет за нами и глядит на парапет, с которого спрыгнул. Наш приятель как будто пропустил весь диалог про названия улиц. Или просто не хочет, чтобы хитрый Чарли сбил разговор с начальной темы.

— Не ерунда! — повторяет Франческо громче. — Все эти байки мне с детства знакомы. Мол, мы сами себе накручиваем страхи, а на самом деле что на высоте идти по карнизу, что по ленте туалетной бумаги на полу — одно и то же. Мол, кошки ходят без проблем где попало и все такое. А что мне толку от этих умных объяснений? Ты сам-то попробуй, Вик, какие они «одинаковые». Давай, я по левому борту пойду, где я хожу каждый день, а ты по правому. Ты как раз сегодня страдал, что в этой стране так тихо, бедному поэту с широкой русской душой даже подраться в баре не с кем. Вот и попробуй, герой. Подерись с мостом, — говорит Франческо и плюет вниз.

— Пожалуйста, — говорю я.

Да, я собираюсь им показать поэта с широкой душой. Но понимаю внезапно, что вовсе не «за державу», что показывать я собираюсь себе самому. Я с детства боюсь высоты. Может быть, даже не столько самой высоты, сколько этого чувства, что вечно тянет меня на край крыши. Я всегда боялся того головокружительного, что за краем — и оно всегда тянуло меня к себе.

Примерно до середины моста я дохожу спокойно, сам себе удивляюсь. Ощущение, словно все вокруг ненастоящее. Словно кино, которое я наблюдаю со стороны. Я не актер, а зритель, все еще в том прозрачном и призрачном состоянии, в котором я вышел из бара в ночной город. Я иду с той же скоростью, моя правая кисть свободно качается над черной пустотой, но левую я все-таки вынул из кармана куртки и крепко вцепился в этот карман снаружи, стянув почти всю левую полу джинсовки в крепкий комок на боку, чтобы она не развевалась, как парус. Я не смотрю прямо под ноги, я смотрю как-то так вообще, в пространство — вижу краем глаза Франческо и Чарли слева, какие-то огоньки справа внизу, луну впереди. И от этого панорамного вида ощущение «киношности» только сильнее…

Но на середине моста Франческо, уязвленный моим спокойствием, говорит:

— Сейчас под тобой сто футов, Вик. Или немножко больше.

— Заткнись, — говорю я спокойно.

Я слышу, как Чарли громким шепотом ругает Франческо: «Ты совсем охуел, что ли?! Пугать его в таком месте! У меня и так сердце слабое… Я с вами, мудаками, никогда больше пить не буду…»