Ирина Дедюхова - Армагеддон №3

— Да как же так, Серафима Ивановна? — не согласилась с ней Лариса, сунув со стола несколько пирожков робко заглянувшему в дверь купе старшему сынишке. — У меня маменька говорила, что змеи с небес попадали при свержении в преисподнюю нечистого, что они произошли из крови Каина. У нас дык говорят, что за убийство змеи прощается несколько грехов. Так и говорят!

— Змей змею — рознь, Ларочка! — рассудила Серафима Ивановна. — Раз они с небес попадали, значит, куда раньше Каина там завелись. Ясно, что в любом из нас и плохое, и хорошее намешено. А чем змеи нас хуже? Но здесь-то дело совершенно прозрачное! Раз при таком фасонистом мужике Маринке змейки снятся, так это же понятно к чему! Также понятно, что с любым самым расчудесным мужиком — сопли на кулак намотать придется. Так ведь не змеюка ж в том виновна. Сама-то, Ларочка, куда с пацанами среди зимы тащишься? В тюряге благоверного навестить! И от кого мы это слышим? Не журись, Лариса, я буду последняя, кто скажет, будто твой мужик — тюремщик и подлец. Смотри, какие отличные от него пацанчики завелися! Ясно, что по глупости туда твой соколик залетел, по твоему же недосмотру. Ты ребяткам сухарики и вафли от проводника сложи, мы их кушать не будем. Нам внимание от нашего вожатого дорого. Так ведь смех и разбирает… Анюте, после таких чудес, и вафли поперек горла… Ой, девки, не могу! Эк, его Анна сразила! Под корешок!

Серафима Ивановна захихикала, прикрыв рот шерстяным платком. Смутившаяся Лариса боялась поднять глаза на соседок. Но, поняв, что никто ее не осуждает за мужа-тюремщика, передала вафли со стола, жующему пирожок сыну.

— Кстати, Мариша, а ты змею-то, надеюсь, голой снилась? — продолжила змеиную тему Серафима Ивановна, как только сын Ларисы отправился в свое купе с вафлями. — Здесь мужиков нет, чего стесняться? Голой? Это очень хорошо, дорогая! Запомните на будущее, девушки, змею ни в коем случае нельзя сниться в одежде! Змея на одетого бросается, а голого не опасается… Так-то! Значит, змей этот не к плохому снился, а… к обычному. У нас по деревням раньше специально молоко в блюдечке оставляли, чтобы под домом змейка прижилась. При змейках и скотина лучше ведется, и земля плодится… Эх вы, девки, молодые еще, глупые… А я помню, как нечаянно убитую в поле змею мы старались тут же закапать и крест поставить, чтобы хозяин поля не умер. У всего сущего — свой хозяин имеется. От человеков только бесхозяйственность кругом… А где человек не хозяйничает — там все в полном ажуре! Чуть ведь не позабыла… Ой, Марина, Марина… Знаешь, у нас старые люди говорили, что с именин святой Марины змеи вообще не кусаются… Ничего плохого тебе этот змей не сделает! — уверено подытожила старуха. — Ты носишь имя святой, которой все змеи подчинялись!

Слушая Серафиму Ивановну, Марина чувствовала, как метавшаяся в ее новом теле душа начинает находить опору. Почти по-военному поставив себе задачу немедленно закамуфлироваться под женщину, она помимо собственной воли увлеклась течением чисто женского разговора, полностью отдавшись его непредсказуемому руслу. Ну, и пусть, что и Седой и Ямщиков только посмеются, скажут, что глупо всяких змей ублажать… Да что они вообще понимают?

Пытаясь для себя систематизировать сумбурное повествование Серафимы Ивановны, Марина заключила, что, по диким деревенским представлениям, приснившийся ей змеюка каким-то способом заключает в себе одновременно стихии огня и воды. Обычная река из воды, как и огненная, — прежде всего, отделяют мир мертвых от мира живых. Пока равновесие между миром мертвых и миром живых не нарушено, змей считается Хранителем всего сущего. А чтобы не нарушать равновесия, надо соблюдать и с огнем, и с водой ряд необходимых предосторожностей.

К примеру, считалось, что старинный обряд сжигания покойников, называвшийся раньше в народе "греть пойкойника" — прокладывает огнем прямой путь душе покойного в мир мертвых, чтобы холодная душа покойника не заплутала среди живых.

После второго стаканчика ликера Серафима Ивановна задушевно пропела духовный стишок " Жена милосердная ", где добрая женщина, желая спасти новорожденного Христа, бросает в печь свою младенца. Однако, заглянув в печь после того, как опасность для младенца миновала, женщина с удивлением обнаруживает, что ребенок не сгорел в огне!