Михаил Васильев - В МАРЕВЕ АТОЛЛА (Сборник НФ)

— Меридолом? — поразился Забара.

— Да, обыкновенным меридолом, — подтвердил Иван Николаевич.

— Неувязочка, — сказал Забара. — Большой мозг не рассчитывал на встречу с человеком. Почему же среди его припасов оказался медикамент?

— Этот медикамент был с вами. В аптечке, которая была на монолете, — сказал Анатолий.

— Верно! — схватился за голову Забара. — Я взял с собой меридол на всякий случай. С запасом… Плохо, знаете ли, сплю на новом месте. Но позвольте! Я ведь никаких таблеток в плену не глотал, это совершенно точно.

— А глотать и не нужно было ничего, — сказал Иван Николаевич. — Дозу снотворного вы получили в виде инъекции. Для манипулятора сделать укол — дело нехитрое.

— Колючки на лианах! — вспомнил Забара и погладил свою руку.

— Они самые, — подтвердил Анатолий.

— Что же теперь будет с рудником? — спросил Забара. — Что ни говори, а я вроде бы имею теперь к нему некоторое отношение…

— Рудник мы пока законсервировали, — сказал Иван Николаевич.

— А Большой мозг? — с тревогой спросил Забара.

— Мы привезем ему новое сердце — ядерный аккумулятор, и он продолжит свою работу, — ответил Анатолий.

— Думаю, Большой мозг заслужил это право, — сказал Иван Николаевич.

— Да, да, — подтвердил Забара и умолк. Наверное, он снова вспомнил, как управлял гигантским рудником, не ощущая собственного тела, окруженный бесчисленными трубками датчиков и анализаторов, а где-то совсем рядом возвышался безжизненный Большой мозг.

В начале своей жизни Милу Юлду, человеку двадцать второго столетия, пришлось пережить сложное и тяжелое приключение.

В детские годы он как будто ничем не отличался от других детей. Правда, воспитывался не в детском городе, как большинство. Но и в семьях живут ведь нормальные дети.

Однако в детском городе наверняка своевременно обратили бы внимание на странность, выявившуюся в нем примерно на восьмом году от роду. Родители же прозевали.

В этом возрасте дети под влиянием бесед с окружающими, под впечатлением доступных им рассказов, телепередач, телепрогулок, теле — и непосредственных посещений театров, музеев, разных производств уже проявляют склонность к тому или иному виду деятельности. Мил такой склонности не проявлял, хотя охотно все смотрел и слушал. Был пассивен, безынициативен.

Беды в этом поначалу не видели: не все же дети развиваются одинаковыми темпами.

Но вот ему уже десять лет. Двенадцать. Тринадцать…

Во всем остальном он был вполне нормальным подростком.

Любил слушать музыку, наслаждался ею. Но никогда не пытался сам играть или петь. А инструменты были под рукой.

Родители ему их словно невзначай подсовывали. А он возьмет, например, скрипку. Потрогает смычок. И положит обратно.

Охотно посещал с родителями или сверстниками музеи.

Любовался живописью. Около него клали бумагу, холст, карандаши, краски. То же самое: потрогает и положит. В учебной художественной мастерской неохотно пробовал писать — и бросал.

Любил наблюдать строительные работы. Но никогда не брал в руки инструменты.

Встревоженные родители стали как можно больше времени проводить с мальчиком. Пользовались всяким случаем, чтобы заинтересовать его любой работой. Так, во время еды рассказывали о способах выработки и доставки пищи. Показывали по теле работу поваров. Он смотрел и слушал. И только.

Путешествуя с ним вместе, рассказывали о всяких транспортных средствах. Знакомили с телесвязью.

Ничего.

Мать брала его с собой в энергетическую диспетчерскую, где она работала. Мил сначала как будто заинтересованно наблюдал. Но ни разу не попросил допустить его к работе.

Отец несколько дней подряд брал его на место своей работы — книжную фабрику. Мил смотрел, как рукопись, вставленная в гнездо конвейера, в неуловимо короткое время превращается в миллионы экземпляров шрифтозвуковой микрокниги, как в определенные моменты в точно обозначенные места ложатся в них звучащие коты и отпечатки иллюстраций, как мгновенно прикрепляются линзы для чтения, пластинки для прослушивания и переплеты, как стремительный транспортер уносит уже готовые экземпляры, чтобы направить в магазины и библиотеки.

Мил смотрел, как бы интересовался. Но не проявлял желания включиться в работу.

Может быть, его призвание — театр? В Историческом театре работает множество людей: актеры, режиссеры, историки, постановщики, декораторы. Постепенно осуществляется дерзкий замысел — охватить в живых образах всю прошлую жизнь человечества — от самых ее истоков. Мил с интересом просматривал сцены прошлого. Но не обнаруживал желания участвовать в их подготовке.