Михаил Васильев - В МАРЕВЕ АТОЛЛА (Сборник НФ)

Мил подошел вплотную, инстинктивно отклоняясь от всех длинных вытянутых рук чудовища. Но оно не шевелило ими И ногами тоже. И тупой, мертвенный, хотя и яркий взгляд не менялся.

Мил притронулся к чудовищу с опаской. Но оно никак не реагировало на прикосновение. И, осязая его, Мил ощутил под рукой твердую, упругую пластмассу, а вовсе не живое тело.

Он зашел сзади, и тотчас же голова чудища повернулась, видно, на шарнирах, неотступно глядя на него блестящими телескопическими глазами. Однако туловище его оставалось неподвижным.

Итак, это отнюдь не живое существо, а имитация его. Глаза же снабжены фотоэлементом.

Так что же это — робот? Но зачем ему придана внешность живого существа, как делалось во времена первоначального увлечения роботами? Тот обычай давно ведь оставлен.

Однако робот должен иметь какое-то назначение, что-то делать. А здесь он, видимо, только следит за появлением живых существ, пристально глядит на них, и только? В общем что-то вроде чучела, какие в давние времена ставили на огородах. Но чучела хоть руками от ветра взмахивали, а это только голову поворачивает.

Так в чем же дело?

Может быть, это какой-то памятный знак, нечто вроде монумента какому-нибудь человеку или событию? Но почему он имеет такой странный вид?

Пошел дальше. Пройдя немного, оглянулся. Фигура частично была уже скрыта переплетением ветвей, но продолжала следить за ним выпуклыми сияющими глазами. Вдруг глаза потускнели: фотоэлемент перестал реагировать на отдалившегося.

На который-то день ходьбы, в самый разгар яркого и теплого полудня вдруг все резко изменилось. В чем дело? Да, стало заметно холоднее, подул знобящий ветер, зашумели, качаясь, вершины деревьев, умолкли, исчезли птицы. Подняв голову, увидел вместо чистой лазури в просветах листвы густую, почти черную тяжелую тучу.

Собиралась гроза.

Живо представил себе что произойдет: хлынут мощные потоки. Стоять или сидеть под их хлещущими ударами — совсем небольшое удовольствие. А потом, пока еще стекут ручьи, пока почва впитает влагу!

Когда же начнется гроза? Может быть, и через час (в лучшем случае), а может быть, и через минуты. Тогда он, конечно, ничего предпринять не успеет. «И все же, — сказал самому себе, — ждать пассивно не буду. Надо бороться в самых безвыходных обстоятельствах». Это было необычайно ново для него, но удивляться себе ему было некогда.

С поразительной быстротой и таким же хладнокровием огляделся. Заметил вблизи сравнительно невысокий открытый пригорок, усыпанный цветками и ягодами земляники. С сожалением подумал, что скоро ливневые струи все это собьют и снесут.

Но думать некогда. Быстро подошел к пригорку, снял и положил рядом мешающий груз. Достал нож и топор, снял дерновый верх с широкого куска поверхности пригорка у его основания. Затем стал рыть лаз во внутренность холма. Действовал попеременно ножом и топором: и тот и другой одинаково неудобны для этой работы, так хоть пусть неудобно будет по-разному — не столь утомительно.

Работал не торопясь: все равно гроза может прорваться в любую секунду.

Потом вообще позабыл о грозе: просто и неосознанно увлекла работа.

Часа через два почувствовал усталость и присел. Огляделся, посмотрел наверх. Грозы еще не было. Однако и не прояснялось. Та же угрюмая сырая тяжесть висела над ним, над лесом.

И непонятно, когда она разрядится.

Скудно поел: маленький остаток последней охоты дополнил свежей земляникой, это почти утолило жажду. Ну, воды скоро будет вдоволь!

Отдохнув, опять взялся за работу, чередуя ее с отдыхом.

К наступлению темноты решил, что достаточно углубился в холм. Землю он выбрасывал, выносил и клал у входа в получавшуюся нору, так что образовалась довольно внушительная куча. Из нее он решил сделать заграждение, чтобы вода не прорывалась в нору. Но это уж придется отложить до утра: темно, да и сил больше не хватит. И все же даже усталость стала приятна, хотя мышцы рук изрядно болели. Зато как радостно видеть дело этих рук!

А если гроза ночью? Но ведь нельзя ее предотвратить, так что и думать об этом не стоит.

А гроза все висит и не разражается. Предгрозовой тяжестью и тревогой полон влажный воздух. Ветер, очевидно, утих давно (а Мил этого и не заметил). Но ни одна звездочка не проглядывала сквозь небесную черноту.

Сон был крепок и, показалось, мгновенен. Но когда открыл глаза — был уже день. Только мрачный, хмурый, тяжкий. Все то же, ничто не изменилось, та же грузная туча, до предела насыщенная влагой, в любой момент готовая пролиться сокрушающим ливнем. Но уже что-то привычное было в этом, хотя и неизвестно, когда же наконец разрешится тягостное ожидание. И что-то даже приятное ждет. Что бы это здесь могло быть? Ах, да: работа!