Анар - Контакт

— Что этот район? — попытался уяснить студент.

— Да вообще, — неопределенно промямлил таксист и неожиданно согласился: Хорошо, поехали.

По дороге никто из них — ни студент, ни шофер — не произнес ни слова.

— Вот он, твой дом, — сказал таксист, когда они подъехали к новому, видимо совсем недавно сданному в эксплуатацию, дому, и затормозил у самых дверей булочной.

Студент заплатил и вышел. Таксист, как показалось студенту, слишком торопливо развернулся и уехал. Вокруг не было ни души, но вдоль тротуара стояла целая вереница машин, и все они до единой были под чехлами. Булочная оказалась закрытой. Студент был почти уверен, что старуха конечно же не явится; трудно было представить ее — больную, дряхлую — способной на преодоление такого расстояния, и вообще эта затея представлялась студенту порядком нереальной. Но ведь дом-то был, стоял, на самом деле двадцатиэтажный. Студент начал считать этажи, когда внезапно услышал голос:

— Мы же договорились на шесть часов.

Откуда она появилась, старуха? Он не слышал ни звука мотора, ни шагов, и ее не было, когда он подъехал, но вот стоит же здесь, прямо у входа в булочную, в своем черном платье с накинутой черной шалью.

— Извините, — сказал студент. — Это все такси. Сюда почему-то никто не соглашался ехать. Я опоздал на три минуты.

Старуха ничего не сказала и, повернувшись к дому, бросила:

— Войдем.

Она зашагала к подъезду. Студент последовал за ней.

Они вошли в помещение, и старуха нажала на кнопку вызова лифта. Лифт шел откуда-то очень уж издалека, шел долго и, видимо, медленно.

Наконец он прибыл, остановился, и двери его раскрылись. Они вошли в кабину. Она сразу показалась студенту странной. Но чем? Старуха нажала кнопку двадцатого этажа. Лифт неторопливо пополз вверх, и где-то на середине пути студент вновь ощутил некую странность в этой кабине, но в чем именно она заключалась, не мог определить. Мысль его переключилась на старуху, и он нечаянно подумал: а улыбалась ли она хоть раз в жизни? Ну что за бред, наверное, улыбалась. Ну, а теперь, понятно, у нее трагедия — как-никак сын, взрослый сын, такая потеря, ей, как говорится, не до смеха. Но дело в том, что сами черты лица старухи как бы исключали всякую возможность улыбки; никак нельзя было представить ее смеющейся ни при каких обстоятельствах. В один миг, в один-единственный миг у него мелькнуло что-то, какая-то мысль и тотчас исчезла бесследно, но ему почему-то показалось, что это была догадка о причине ощущения чего-то странного в этой кабине, но тут лифт с некоторым сотрясением остановился, двери его открылись и они вышли.

На лестничной клетке была только одна-единственная дверь, и на ней был указан номер квартиры. И еще осталось стекло над дощечкой, но самой дощечки с фамилией не было. Дверь была массивная, новая, металлическая, цинкового цвета. Старуха подошла к ней и нажала кнопку звонка. Потом она вынула из кармана ключ и вставила его в дверной замок. «Она чокнутая, — внезапно осенило студента, тронулась от горя. Иначе зачем же звонить в пустую квартиру? А может, там кто-то есть или мог бы быть?»

— Всегда нажимайте звонок перед входом в квартиру, — сказала старуха, повернувшись к нему и как бы отвечая его невысказанным мыслям. — Это предосторожность, на всякий случай. В квартире может накопиться газ, и тогда от замыкания она может взорваться.

— Но…

— Лучше взорваться квартире, чем самому, — опять как бы отвечая на его мысли, сказала старуха и вошла в квартиру. — Входите.

Это была обычная стандартная квартира в новом доме, не в пример комнате старухи, опрятная и чистенькая. Причем со всеми удобствами: уютная кухня, сверкающая белизной кафеля ванная. И комната была аккуратной, светлой и просторной. Она казалась просторной и потому, что в ней было очень мало мебели — тахта, стол, книжный шкаф и два стула, и потому, что имела большое окно с великолепным видом на море. И студента уже не удивило то, что стеклянный книжный шкаф и зеркало в передней были завешены простынями, так же как и нечто, висящее на стене и еще плотнее, чем у старухи, укутанное белым покрывалом. Это были часы, он уже догадался по легкому тиканью. И еще на стенах висели фотографии. Были ли это фотографии тех самых людей, что в доме у старухи, он не мог бы определить с точностью; к тем, видимо, недостаточно внимательно присмотрелся, хотя и разглядывал их довольно долго. Во всяком случае, эти были гораздо новее — похоже, они были сняты ну от силы два-три года назад. Это можно было определить и по их сохранности и по одежде запечатленных на них людей. Но все они опять-таки были единого размера, за исключением одной большой в центре: улыбающийся молодой человек в Рубашке с открытым воротом. Был ли это тот самый молодой человек — умерший (умерший ли?) сын (сын ли?) старухи, что и на той фотографии с черной каймой? Тот был старше, с усами, и, главное, выражение лица было совсем другим — напряженным, настороженным, даже испуганным. Здесь же не только выражение, характер был другим — открытый, добрый нрав. Хотя, конечно, чем-то они очень схожи. Сросшиеся брови?.. Но, может быть, это фотография одного и того же человека в разные годы, при разных обстоятельствах, в разных настроениях?