Владимир Романенко - Год белой кометы

— А, Максим! С корабля — на пожар? Хорошо, что пришел! Лопат больше нет, поэтому наломай себе веник и давай туда — он показал в сторону, где полыхало на земле пламя, — надо сбивать огонь. Ну, в общем, ты понимаешь…

Малахов снова взялся за лопату, а Кирилов, отломив от ближайшего орехового куста десяток веток, бросился в густой дым и стал отчаянно хлестать своим веником по языкам огня, обнимавшим поваленную на землю толстую и сухую ветку. Ветра почти не было, дым медленно расползался над землей и густел, резал глаза, дышать было тяжело. Рядом с Кириловым двигались чьи-то силуэты, он слышал голоса людей, которые, вероятнее всего, выполняли такую же работу. Внезапно у самого его уха раздался звонкий женский голос, и Максим Петрович от неожиданности вздрогнул.

— Да не машите вы, как ворона крыльями! Только воздух гоните и огонь раздуваете, а толку-то? Смотрите!

Женщина короткими и резкими движениями ловко ударяла по хвостам пламени и они сразу гасли, даже не оставляя тлеющих следов. Кирилов попытался делать так же, но у него почему-то так не получалось.

— Снимите листья с веток и подломите их покороче, — посоветовала она, — ничего-то вы, городские, не умеете…

Он не стал с ней спорить: до этого дня гасить пожары ему не приходилось. Дальше они передвигались от одного очага к другому вдвоем, сбивая огонь ветками или затаптывая его ногами. Большое пламя, наконец, удалось затушить, и только кое-где из-под листьев пробивались тоненькие сизые дымки. На краю небольшого оврага Кирилов остановился, чтобы перевести дыхание, поставил ногу на выступавший из листьев камень. Отпрянуть назад он не успел: камень легко вывалился, и Кирилов рухнул вниз, туда, где из отшлифованного весенними и ливневыми паводками берега выступали густые ветки молодого ольшаника. Он попытался встать, но не смог: резкая боль свела ногу.

— Что случилось?! — крикнула с берега оврага его спутница.

— Думаю, что ничего страшного, — ответил Максим Петрович, — неудачно выбрал точку опоры…

— Хотели, как Архимед, перевернуть мир, но мир за это перевернул Вас! Сможете сами выбраться?

— Попробую!

Кирилов снова попытался подняться, взявшись рукой за ствол деревца, но, как только встал на ногу, боль снова ударила в сустав, и он невольно вскрикнул.

— Не двигайтесь, я сейчас спущусь к Вам!

Женщина скрылась в высокой траве, и через две-три минуты он увидел, как она поднимается к нему вверх по ручью. Только сейчас он разглядел ее получше. На ней были потертые и полинявшие джинсы, резиновые сапожки и куртка-ветровка, перепачканная сажей. Цвет волос разглядеть не удалось: она плотно обвязала голову белым ситцевым платком, как это обычно делали женщины-казачки из соседней станицы. Наконец, она подошла к нему и тревожно спросила:

— Ну, что с вами, не можете встать?

Кирилов промолчал. Он продолжал разглядывать свою спасительницу, но это получалось плохо: солнце било прямо в глаза, плотно повязанный платок скрывал лицо в глубокой тени.

— Простите, как Вас зовут? Горели в одном огне, буду хоть знать — с кем.

— Вижу, вы гусар: стоять на ногах не можете, ходить тоже не можете, но увидели женщину — и тут же знакомиться!

Она посмотрела на его перемазанное лицо, черный от сажи нос и вдруг звонко рассмеялась:

— Господи, вот бы сейчас Вас в вашей академии увидели! Кирилов машинально провел ладонью по лицу.

— Чище не стало, — женщина усмехнулась, развязала платок, густые смоляного черного цвета волосы тяжело упали на ее плечи, — Серафима меня зовут. Серафима Ивановна. Можно просто — Сима.

Она наклонилась над его ногой.

— Снимите ботинок, я посмотрю.

Максим Петрович обнажил ступню и увидел, что нога выше стопы заметно опухла. Сима погладила пальцами распухшее место, потом, осторожно поворачивая ступню, попыталась понять, где возникает боль.

— Я, конечно, не врач, но похоже, что перелома нет. Скорее вывих или растяжение. Придется завезти Вас в поселок, в амбулаторию. Надо быть осторожнее, Максим!

— Вы меня знаете? — удивился он, — работаете на станции?

— Нет, я работаю в лесничестве. Просто я слышала, как с вами разговаривал Малахов.

Сима собрала волосы в ладонь, перевязала их узкой красной ленточкой, откинула за спину. Потом она подошла к ручью, неспеша вымыла руки и лицо, открыла висевшую через плечо брезентовую сумку и достала полотенце. Когда она вернулась к Кирилову, он увидел молодую красивую женщину с густыми черными бровями вразлет и глазами изумительного вишневого оттенка, как иногда говаривали в старину в народе, «с поволокой».