Вадим Деркач - Меч митры, пепел и тим

- Пройди ко мне, - прошипел мужчина, швырнул бумаги на стол и скрылся за дверью. Нет, он не просто скрылся за дверью, он чрезвычайно громко хлопнул этим предметом. Это произвело на меня столь сильное впечатление, что я сразу вспомнил некоторые подробности...

Шеф... Это был мой шеф. Потрясенный, я поднял со стола документ, не вызвавший у него особого восхищения. Прочитав заголовок несколько раз, проникнувшись его глубоким, сокровенным смыслом, я понял, что между ним и фразой "по собственному желанию" разница небольшая и только тогда вопрос "Почему?" заполнил все пространство моего мышления. Почему третью ночь кошмары мучают не отвратительных, противных людей, которых я могу назвать не менее десятка и которые десятки раз заслужили подобной кары, а меня и какого черта я сую начальнику ни свою диссертацию, ни просьбу об увеличении оклада, а какую-то "Сладострастную Диану". Тьфу.

В комнате было жарко и душно. Я схватился руками за голову, в которой теперь галдела и гадила безумная стая воробьев. "Да успокойтесь вы, суки!" грозно приказал я им. Воробьи замолчали, а вместе с ними и сослуживцы. "Это не вам," - пояснил я последним и поплелся к начальнику. Вслед мне стелилось шуршание голосов, в которое, как клики улетающей лебединой стаи, вклинивались слова "псих", "алкаш" и изредка "бедняжка".

Потоптавшись у двери начальственного кабинета, я тихонько постучал. "Да-да," - отозвался шеф. Я набрал полную грудь воздуха и нырнул в омут подобострастия.

- Видите ли, Вагиф Мамедович, - начал я прямо с порога оправдательную речь.

- Садись, садись, - перебил меня шеф.

Я неуверенно пододвинул стул.

- Нет, сюда, - показал шеф на кресло возле своего стола, видимо беспокоясь, что мне будет трудно сохранить равновесие на стуле.

- Видите ли...- попытался продолжить я, погружаясь с риском утонуть в мягкие подушки.

- Я все вижу. Ты думаешь начальство может только взятки брать? - Вагиф Мамедович довольно потер свой большой нос.

- Я...

- Вот что, Тим, дорогой, ты в последнее время не оправдываешь моих надежд. Ты знаешь, когда я был в Хельсинки, большой друг Клаус Мьеме повел меня на свою фирму...

Свой живейший интерес к исследованию шефа я стал выражать активным киванием и покачиванием головы. Возможно, для лучшей усвояемости зарубежного опыта он вскоре перешел на финский, так как я перестал понимать его вовсе.

-...вот что ответила мне простая финская уборщица! - почти патетически закончил мой начальник.

Кивнув на всякий случай еще раз, я жалобно попросил:

- Вагиф Мамедович, дайте мне отгул.

- Если бы ты служил в фирме моего большого друга Филиппа дю Жеваля... Вспоминаю, в Париже...

Я затосковал по своим кошмарным сновидениям.

- Вот что ответил мне простой французский сантехник, - с бретонским акцентом завершил повествование начальник отдела.

- Счастливый сантехник, - тоскливо прошептал я.

- Да, вот что, Арский, иди-ка ты...- тут Вагиф Мамедович задумался на мгновение, разыскивая что-то в глубинах своей памяти, - в отпуск. Да, да, в отпуск. Знаешь, сейчас зимний месяц. Отдыхать зимой очень хорошо. В Индии, например, все зимой в отпуск уходят. Когда я был в Дели...

Руби, руби мою несчастную голову...

- Мне плохо, плохо, - застонал я, в предчувствии ассенизаторского финала, - не дойду, не дойду...

- Что-что! - испуганно закудахтал шеф, отодвигаясь, - иди, с сегодняшнего дня ты в отпуске. Пусть Джабейли отвезет тебя домой.

Я поднялся и бросился к выходу.

- Вагифу! Сладострастную Диану! - хохотал Эльдар Джабейли, - Ну ты даешь!

- Да, да, все так, - устало кивал я головой. Мы сидели в машине, хотя какая это... Курица не птица, "Запорожец" - не автомобиль. Но у Эльдара Джабейли, моего старого друга и самого доверенного лица было иное мнение. В давние годы нашего знакомства ничто не предвещало его теперешнего страстного увлечения автомашинами. Хотя временами мне кажется, что уже тогда в его глазах можно было увидеть убогий блеск мотоколяски.

- Ну ты, дорогой, даешь, - восхищался Эльдар, цокая языком.

- Да, всем даю...- горько усмехнулся я и мне сделалось так жаль себя, что захотелось разорвать грудь, вынуть сердце, неизвестно почему бьющееся до сих пор, и бросить его под ноги первому встречному.

- Могу войти в твое положение, - не без труда подавив улыбку, сказал Эльдар.

- Представить трудно. Одних дружеских чувств недостаточно, чтобы испытать трое бессонных, жутких суток.

- Почему же? Наверно самочувствие не хуже, чем после юбилея нашей организации, - не согласился Эльдар, и в глазах его запрыгали чертики старые друзья похмелья.