Евгений Лукин: Песнь о вещем Олеге

Хмурым осенним днем в лето 6420 от сотворения мира на холмах близ Киева по вине не родившегося еще в ту пору преподобного Нестора срывалось историческое событие.

– В тридцать три главы летописца мать! – в сердцах выбранился Вещий Олег, приподнимая ногу и разглядывая сапог. – Даже и не прокусила! У, гадюка!..

Змея испуганно пригнула точеную треугольную головку и, пресмыкаясь от неловкости, снова заползла в конский череп.

– Да не одолеть ей княжьего сапога… – покашливая, вступился за оплошавшего гада боярин. – Кожу-то, чай, на совесть дубили… Вот ежели бы кобру сюда индийскую! Та, сказывают, на дыбки встает – выше голенища. Могла бы и за коленку уклюнуть… Стопа, колено – все едино нога…

– Эва! – сердито подивился князь. – Где ж ты под Киевом кобру-то сыщешь? – Насупился Вещий, помыслил. – Может, длань на череп возложить?

– Писано, что ногу… – кряхтя, напомнил другой боярин.

– Или старый сапог надеть, с дыркой?.. – окончательно расстроившись, прикинул Олег.

Бояре в сомнении уставили брады, неодобрительно закачали горлатными шапками.

– Невместно, княже…

Высунувшаяся было из конской глазницы змея тоже приуныла и вяло втянулась обратно. Того и гляди в спячку впадет: не лето, чай, – осень.

Вещий Олег оглянулся. На холмах толпились изрядно озябшие киевляне. Там уже все было готово к погребению и великому плачу.

– Пишут – сами не знают чего… – проворчал он. – Ладно! Босиком наступлю. Пусть сами как хотят, так потом и толкуют…

Сел на услужливо подставленный ременчатый стул и, сняв с правой ноги сапог, с досадой принялся разматывать портянку.