Владимир Перемолотов - Тесные контакты четвертого рода

Просунув в щель лезвие короткого меча, Эвин приподнял крючок, заранее кривясь от того, что тот, соскочив, обязательно звякнет. Угадал. За окошком тихонько звякнуло. Несколько мгновений он ждал, присев под подоконник, чтоб всякого любопытствующего угостить ударом меча, но, слава Кархе, никто не выглянул.

Неслышно отодвинув створку, поднялся. По спине скользнули ветки, зацепились за перевязь, но удержать его не смогли.

Места на подоконнике как раз хватило на то, чтоб присесть.

Мгновение посидев, спустил ноги вниз. Тихо. Где-то за стеной, совсем рядом, клокотала закипающая вода. Кухня. Запах жаренного мяса, стук ножа по деревянной доске. Ничего страшного. Опасности нет.

Ухватив нож за лезвие Эвин осторожно, стараясь не скрипеть половицами, прошел вперед, прислушался. Дверь налево, дверь направо. Одна простая, другая с резьбой по притолоке. Куда? Приложился ухом к створке, прислушался.

За левой дверью приглушенные голоса, взрыв смеха. Обычно Бомплигава путешествовал с четырьмя телохранителями. Вряд ли тут было меньше. Рассчитывать свои силы нужно было исходя из этого. Правая дверь. Комната. Пусто. Стол, две лавки. По стенам висят чьи-то шкуры и вместо благородного оружия — начищенная посуда.

Все не то, мимо.

Еще несколько шагов вперед. Дверной проем, но дверь не закрыта.

Вот он. Эвин ощутил снизошедшее на него спокойствие.

В глубине комнаты, в проеме двери, спиной к нему стоял кровный враг.

Ну и что, что спиной стоял? Кто-нибудь из ревнителей рыцарской чести и противников здравого смысла может быть и упрекнул бы его в том, что он зашел со спины, но Эвин никаких угрызений совести по этому поводу не чувствовал — что на груди, что на спине хватало места, чтоб всадить нож так, чтоб человек быстро и негромко расстался с жизнью. Тем более, и за самим Бомплигавой никто не замечал никакого благородства. Его телохранители убивали так, как им было удобно, и он достоверно знал, что Младшего Брата Вельта они вообще убили во время свершения им Охранительной пляски.

Наслаждение полной властью над жизнью врага мелькнуло и пропало. Насадиться можно будет воспоминаниями, а сейчас… Нож уже был в руке и Эвин осторожно, чтоб не скрипнула кожа камзола, отвел руку назад.

И тут счастье, сопровождавшее его весь сегодняшний день, изменило ему.

Он почувствовал движение рядом с собой, и, не медля ни мгновения, метнул кинжал.

Не метнул, конечно. Рука только дернулась, и пальцы разжались, выпуская нож. Деревянная палка оказавшаяся между шеей и рукой остановила руку, не давая ей сдвинуться с места.

Кто-то схватил его за неё и потащил назад. Эвин вывернулся, рванулся в сторону, но тут ему заплели ноги и ударом под колено опрокинули. Уже падая, неудачливый покуситель сообразил, что его тут ждали — сам Бомплигава даже не пошевелился, уверенный в своей охране.

Лоэр застонал от обиды, дернулся, но держали его крепко. С азартными вскрикиваниями его протащили по неструганным доскам, поставили на ноги, повернули лицом к спине кровника. Лицо жгло, из носа текла кровь, капала на пол. Он дернул рукой, пробуя как держат, но держали его правильно. Ничего не скажешь — умельцы. Руки даже не шевельнулась.

Бомплигава, явно издеваясь, несколько мгновений что-то перебирал на столе и только потом повернулся.

— Ну, вот и снова мы вместе, Эвин Лоэр, — сказал он. — Это Судьба? Или Рок?

Лоэр промолчал. Ничего путного в голову не пришло, да и не о разговорах тут думать нужно, а о том, как жизнь спасти. Голова заработала, прикидывая, что тут можно сделать. Два окна, очаг, стол, лавка, на столе серебряная посуда — единственное, что тут могло сойти за оружие, только ведь не дадут добраться. Ну-ка, ну-ка, а там что?

Бомплигава увидел его ищущий взгляд и понятливо рассмеялся.

— Всему на свете приходит конец, — сказал он. — Кровной мести тоже. Я предлагал тебе мир и жизнь… Помнишь?

Эвин снова не ответил.

Назад нельзя. Там сопели сразу двое, несло пивом и сырой редькой. Ага! Значит все четверо тут. Во дворе, получается, никого нет, может быть, разве кто-то из работников или хозяин. Это не страшно. Тогда правое окно. Узко, конечно, только левое-то еще меньше. Думай, думай, думай…

Что делать? Куда выгребать?

— Я понимаю и ценю те чувства, что ты испытываешь ко мне и моему дому, — насмешливо продолжил Бомплигава, — но никак не могу умереть для твоего душевного спокойствия. Согласись, что это было бы слишком любезно…

«Женишься тут, как же…Живым бы уйти….»