Аэлита Ассовская: Картотека

И Павлик Ричкин тоже приходил в тамбур встречать гостей, и он улыбался, хорошо, в общем, улыбалсл, только грустно, и она знала, отчего эта грусть происходит, знала прекрасно, невооруженным глазом видно было, но ничем она не могла Павлику Ричкину помочь, для нее не существовало никого, кроме НЕГО, сейчас казалось-всю жизнь она не принадлежала себе. Но Павла ей было жалко до слез. А жалеть следовало бы себя: она по-страусиному закрывала глаза, приказывала себе не замечать, что нет у НЕГО, с таким сжигающим нетерпением встречаемого, ответной радости, даже хуже-ЕГО лицо заметно тускнеет при виде ЕЕ. И Павлик это видел, он вообще многое замечал, недаром психолог экспедиции, и он сочувствовал ей и, может быть, потому и приходил в шлюзовую, чтобы быть рядом, когда гости появятся. Павлик ждал удара, предназначенного ей, и он предугадывал неминуемость, неизбежность этого удара, милый увалень Павлик, чем-то похожий на толстовского Пьера Безухова, точнее, на артиста, его игравшего в одном из ранних видеофильмов. Она всегда почему-то думала, что Павла Ричкина может полюбить женщина, пережившая любовный кризис, которой ничего в жизни, кроме тихой заводи, не нужно, и Павлу будет хорошо с этой женщиной, пусть найдет ее, пусть дождется, и все это представление о Павле Рич-кине совершенно не совмещалось с тем, что он чувствует к ней. И это выглядело откровенной природной несправедливостью: Павлик был хороший человек, а она не могла ответить Павлу взаимностью. Господи, перебила она себя, да о чем речь: ведь у нее был ОН, всю жизнь был, а ЕЕ посадили в металлическую спираль «Камиллы», ЕГО заперли в другую клетку, разнесли на двадцать километров пустого пространства, и все это выглядело так, как будто они сами этого хотели, а оказывается, рок какой-то, высшее программирующее начало над ними было, не допускающее сближения. Но ОНА тут же утешала себя: бывает хуже, а ОН рядом, их разделяют какие-то двадцать километров пустого пространства несколько минут в гравитационной люльке, и ОН снова рядом, а вообще, всегда доступен для общения, а терпения ей не занимать, всю жизнь она испытывала свое терпение, а теперь, когда бесконечные часы ожидания становились невыносимыми, она неистово работала, пытаясь уплотнить время, лицо у нее постоянно горело, аппетит пропал, и это не осталось не замеченным для Павла. Да и не только для него. Однажды Павел прямо сказал: «Давай подумаем вместе. Ты долго не выдержишь в таком сумасшедшем режиме». Она улыбнулась, приготовилась отшутиться, но Павел предупредил:

«Я, как никогда, серьезен». — «Может быть, я неприлично себя веду?» — спросила она. «Нет, все нормально, — подумав, ответил Павел. — Просто ты себя сжигаешь, а мне это небезразлично». — «Я знаю, Павлик, милый, но ничего не могу поделать с собой». Она тут же забыла о Павле, была до неприличия эгоистична к нему — ее собственное положение казалось ей самым серьезным на свете.

А удар, которого подсознательно ждал Павел Ричкин, но который совершенно не предчувствовался ею, — она еще не знала, что такое настоящие удары, от которых можно согнуться пополам, свалиться с ног, содрогнуться не столько от боли, сколько от сознания собственной ненужности, — этот удар был получен. Однажды ОН заболел, не такое уж ЧП для «мужского монастыря» сорок второй-все временами прихварывали, но она заволновалась, забеспокоилась, все сразу стало валиться из рук, и она с нескрываемым нетерпением, едва дождавшись конца своей дневной программы, решила лететь. Павлик помогал ей облачиться в скафандр, лично протестировал герметичность и, когда она была уже готова развернуться к выходу в шлюзовую, вдруг обнял и прижался щекой к ее груди, как будто сквозь просвинцованную многослойную ткань абсолютного скафандра, предназначенного для открытого космоса, да еще в условиях повышенного радиационного риска, можно было что-то почувствовать. Но ведь и ОНА сама, встречая ЕГО на своей «Камилле», тоже прикасалась и руками и лицом к безжизненно серебристой ткани-это был ЕГО скафандр. «Может быть, тебя проводить? — тихо спросил Павлик. — Мне не хотелось бы отпускать тебя одну сегодня…»-«Ни в коем случае!» Она возмутилась, не поблагодарила Павла, хотя чем-чем, а навязчивостью Ричкин никогда не отличался. «Разве я первый раз летаю на сорок вторую?» Павлик не ответил, вздохнул, развернул ее лицом к выходу и включил следящий монитор. Она настроила свой идентификатор на приемную «Камиллы-42» и, оттолкнувшись от маленького причала, вытянулась и поплыла, подхваченная течением узенькой гравитационной дорожки. Далеко внизу голубела, подернутая нежной диффузной дымкой, до нереальности маленькая Земля.