Аэлита Ассовская - Картотека

Только вот тот, неизвестный пока ОН, с медленно проявляющимися чертами, никак не был ни особенно умен, хотя индекс интеллекта у него был вполне приличен, просто ОН был примитивно умен, компьютерно логичен, ум его не был полифоничным, и сам ОН не отличался надежностью в том человеческом смысле, когда о надежности судили по тому, годится или нет данный товарищ для того, чтобы пойти с ним в разведку. ОН, воссоздаваемый по рассказу женщины, для разведки явно не подходил. И Нильс почувствовал даже неприязнь к тому парню, на которого потрачено столько душевной энергии, им даже не замеченной, к его самоуверенности, с которой легко и не задумываясь можно растоптать все ненужное в данный момент, к его слабо развитой интуиции, к его инфантилизму, который обещал растянуться надолго.

Но ведь она ничего не говорила об этом, она рассказывала о поступках, избегая давать им оценки. Значит, до сих пор щадила. Что-ж, в этом есть доля истины: если бы не щадила, не было бы ее здесь. Господи, до чего же безропотно приняла она отведенную ей малопривлекательную роль пассивного наблюдателя, которая базируется на пресловутой теорийке: свое, дескать, никуда от нее не уйдет… Ее заставили ждать, она приняла на веру, что это действительно нужно. Она жила в вымышленном, ею же самою сотворенном мире, построенном на зыбком словесном фундаменте. А это было так же ненадежно, как дрейфующий арктический лед. И неужели никто не смог открыть ей глаза? Тот же Павел, например? Впрочем, Павел Ричкин-это уже потом… Позднее…

После института их направили на орбитальные станции. На разные, черт возьми! И она опять не взроптала. Ее-на «Камиллу-41», его-на «Камиллу-42».

Станции висели в пространстве почти рядом, на расстоянии каких-нибудь двух десятков километров.

— Почему же вы не попали в одну экспедицию? — спросил Нильс.

Она слабо улыбнулась:

— Так уж получилось…

— А вы не просили, чтобы вас направили вместе?

— Главное — он не просил об этом. А когда мне сообщили, экипажи были уже укомплектованы.

— И десять лет ожидания прошли?

— Прошли, — вздохнула она. — Но вообще, знаете ли… — Она вдруг оживилась, и щеки ее, до сих пор матово-бледные, стали загораться. — Это большая честь для космофизика-попасть на «Камиллу». Значит, и сетовать особенно не приходилось. Там невероятно высокие требования, абсолютная психологическая совместимость. И такая работа… Об этом многие мечтают… Но мне и в самом деле казалось-он должен был попросить, чтобы нас — направили вместе.

Еще как должен, подумал Нильс с неприязнью.

Трудно поверить, что отказала элементарная сообразительность. Или он опоздал… Скорее всего, просто не захотел, намеренно пустил дело на самотек. ОНА не была частью его существования, а может быть, даже мешала, или он привык к состоянию, когда самых близких людей не замечают, или вошел в новую полосу жизни, оставив в прежней даже друзей, а ее преданность, видимо, и не могла к тому времени глобально проявиться-в его не особенно зорких глазах, сознательно спрятанная, нереализованная или до поры до времени не искавшая выхода в мир преданность. ЕЙ приказали терпеть, запрограммировали на ожидание…

— А сообщение между станциями было хорошее. И свободные полеты разрешались… Иногда прилетал ОН, чаще всего в компании других ребят, то есть с общим визитом, чисто дружеским.

— Но мы же находились на станции, все-таки существует определенная этика, — сказала она.

ОНА топталась возле шлюзовой, ожидая, пока гости войдут на станцию, потом напряженно вглядывалась, пытаясь отыскать спрятанное за пластиком гермошлема знакомое лицо, помогала справиться с автоматикой скафандра, а ОН откровенно смущен этой помощью и вниманием, оказываемым персонально ЕМУ.

ОНА же с простодушием человека, которого еще ничему не научила матушка-жизнь, полагала, что ОН просто стесняется ребят, ведь они уже десять лет скрывают свое чувство, причем делают это достаточно искусно, так что теперь, когда они-так уж получилосьразбросаны по разным экспедициям, ЕГО можно понять, уверяла ОНА себя, то есть пыталась заставить себя принять эту версию как естественный ход событий, хотя элементарная логика скрипела и подсовывала ей миллион доводов: дело вовсе не в стеснении, ОН далеко не так застенчив, как ЕЙ хотелось бы думать, а в чем-то более серьезном, и что если любимой девушки стесняются перед товарищами, то плохи дела этой девушки, считающей себя любимой. Но ОНА тут же уверяла себя, что там у них, в «мужском монастыре» сорок второй, может быть, и принято несколько смущаться, если девушка оказывает тебе особо пристальное внимание.