Лев Аскеров - С миссией в ад

…Домой он вернулся поздно. Пришлось оббегать все кабинеты службы. О существовании некоторых из них он и понятия не имел. Не будь Вазари, канцелярщики папства задержали бы его здесь самое малое на неделю. И тогда точно стянули бы у него из под носа его фортуну. Их нисколько не трогала предъявляемая нотарием, подписанная самим Климентом восьмым, бумага. Мол, такой-то за казенный кошт направляется учиться правоведению в Болонский университет. Они откладывали ее в сторону и грубовато, указывая на выход, говорили:

— Придешь завтра. Поближе к вечеру.

Тогда Тополино вытаскивал записку, коей снабдил его прокуратор. В ней было всего два слова, один восклицательный знак и подпись.

«Сделать срочно! С. Вазари»

Эта неказистая записочка имела большую силу. Она была могущественней документа за подписью папы… Прочитав ее, канцелярщики все как один преображались в ангелочков с певучими голосками и, не сходя с места, выдавали все, что требовалось от них.

Усталости, правда, Доменико нисколечко не чувствовал. Охваченный неожиданно свалившимся на него счастьем, он готов был «три раза по трижды» пройти через этих чертовых канцелярщиков! Собраться ему ничего не стоило. Все нужное лежало в сундуке. «Да, сундук! — спохватился он. — Там же Ноланец».

Заперев дверь, он с великой бережливостью и тщанием, лист за листом, стал извлекать его оттуда… Теперь с Ноланцем разбираться было гораздо легче. И не заметно для себя Тополино снова с головой окунулся в них забыв даже о том, что спозаранок ему в дальнюю дорогу. Потрескивающие над ухом свечи, мерцающие мягким золотистым светом, вдруг вздрогнули от пахнувшего со стороны окна порыва ветра.

Доменико посмотрел туда и… не поверил глазам. Это потом, уже в дороге, анализируя происшедшее, он понял: страха в тот момент он не испытывал. А удивиться удивился. Да еще как! Он закрыл и открыл глаза, и стукнул себя по щеке, чтобы убедиться, что не спит.

Нет, он не спал. Точно, не спал. Он все это видел наяву…

В подрагивающей отсветами свеч темноте, у хозяйского шкафа, стоявшего рядом с закрытым окном, напротив зеркала, — стоял человек. Силуэт его был четок, а вот рассмотреть лица незнакомца он никак не мог.

— Кто ты? — совершенно спокойно спросил Тополино.

— Мое имя Логик. Оно тебе ничего не скажет, — сказал силуэт.

— Занятное имя, — прыснул Логик.

— Твое не менее странное, — добродушно усмехнулся незнакомец.

— Не буду спорить, — сказал Доменико. — Хотя мне оно нравится.

— А мне мое.

— Как ты здесь оказался, Логик?

— Долго объяснять. Главное — я здесь.

— Ну, проходи, будешь гостем, — посулил нотарий.

— Спасибо. Я не надолго, — отказался ночной гость.

А с чего бы, позвольте полюбопытствовать, именно ко мне?

Мне стало интересно. Вы держите в руках великий труд.

— Логик, вы даже представить себе не можете, как он велик.

— Почему же? Поверьте, кое-какое представление я о нем имею, — скромно сказал Логик.

И Тополино не задумываясь поверил. Как не задумываясь принял присутствие этого человека. Между тем, ночной гость рылся во внутреннем кармане своего весьма оригинального сюртука.

— В связи с этим я и пришел к вам. С небольшим презентом. Возьмите…

Гость сделал широкий шаг и положил на стол сложенную вчетверо газету.

— Почитайте помеченную мной заметку, — просит он.

Положенная им на стол газета уже одним видом приковывала к себе внимание. Ее половинка своими размерами вдвое превосходила те, какие выходили в Риме. И шрифт, и язык ее были тоже не обычными. Казалось бы, писано на итальянском, но каком-то нездешнем итальянском. Примитивным, что ли… Да еще название ее… В Риме, на всю Италию выходило всего две газеты — «Аввизо ди Рома» и «Риторни ди Рома». А такую, с названием «Аванте», он первый раз видит и слышит. В следующую минуту Доменико, начисто забыв о незнакомце, с криком вскакивает с места.

Потирая виски, нотарий кружит по комнате и наконец снова садится за стол. Взяв лупу, он подносит ее к месту, где набраны число, месяц и год.

— Боже пощади! — стонет Доменико. — 17 февраль 1931 год.

Сразу под названием помещена информация, в которой — подумать только! — клеймился христианнейший понтифик, некий Пий Х1. Он, дескать, посмел причислить к лику святых кардинала Роберто Беллармино, утвердившего в 1600 году смертный приговор великому мыслителю и ученому Джордано Бруно…

Тот самый приговор, текст которого писал Тополино и он же носил его на подпись прокуратору Вазари, а потом… к святому Беллармино. Надо же! И нотарию припомнилась многозначительная фраза, произнесенная Его высокопреосвященством: «Я не выношу приговоров. Я их лишь утверждаю».