Бруно Бюргель - Ракетой на Луну

Из письма Стэндертона к его другу Фандерштрассену: „Последние строки перед разлукой надолго… а если чорт вмешается в дело, так навсегда! Дело-то уж очень необыкновенное! Между прочим, мне сегодня показалось, словно Баумгартом в последний момент овладели сомнения. Он прибыл утром и уединился, не желая ни с кем видеться. К вечеру он послал за мной. Спросил, все ли готово. Я об'яснил ему, что нам остается только влезть — все до последних мелочей готово. Долго молчал он — и вдруг медленно процедил: — Не предпочтете ли вы все таки в последний момент отказаться от ненадежного предприятия? — Я засмеялся и ответил, что теперь уже поздно, и у меня нет желания сделаться мишенью насмешек пяти частей света. Долго смотрел он перед собой, потом неожиданно вскочил и промолвил: — Вы правы! Все развивается последовательно, как должно развиваться! — Не знаю… Этот разговор как-то взволновал меня! Между нами замечу: наш ученый друг любит дочку Готорна, а она его… Не замешалось ли тут чувство? Это был бы не первый случай уничтожения великих замыслов нежными пальчиками! Стоит только порыться в томах всемирной истории“…

Из дневника Элизабет:

„10-е октября, полночь.

Ночь гнетуще тиха. Тем сильней моя тревога. Какой, однако, чудесный утешитель сон, какой милосердный друг! Нынче он бежит меня… Еще одиннадцать часов — неизбежное свершится. Необозримые, человеческие массы проводят теплую ночь на полях; весь Капштат и окрестные места превратились в огромный бивуак. Тысячи увеселительных судов, парусников, пароходов лежат на воде.

Вечер опять собрал за нашим столом людей, дерзающих на неслыханное. Отец и Арчибальд Плэг настояли на этом. Плэгу хотелось устроить прощальную выпивку и он был очень недоволен, когда она не состоялась. Он был, впрочем, весел, как всегда, и шутил безпрестанно. Стзндертон-Квиль был спокоен и холоден. Это человек, сотканный из железной энергии. Другие двое приглашенных, превосходные машинисты, были смущены и безмолствовали.

Иоганнес пришел на недолгий часок. Он был бледен и сосредоточен в себе. Изредка ронял он словечко. — Он несколько раз взглянул на меня грустным оком, но избегал заговорить. — Он для меня загадка! Я пыталась добиться разговора с ним наедине, но он явно уклонялся от этого. Пытаюсь читать в его душе. Неужели им овладели сомнения? — Судя по одному намеку отца, это возможно.

Страшится ли он просьб, слез с моей стороны? Или не доверяет своим силам, способности устоять против них? — Отправляясь в свою комнату, он молча протянул мне свою руку.

Будет ли он утром дожидаться меня наверху, в комнатке? — В окнах темно, но, может быть, и он впивается горящими глазами в ночную тьму…"

„11 октября, полночь.

Все кончилось! Нет, не кончилось… Каков будет конец? Загадка за загадкой обрушивается на меня. Не понимаю больше ни себя, ни окружающего! Я запишу это все; может быть, придет день искупления.

С самого раннего утра место от'езда закипело жизнью. Рабочие заканчивают последние приготовления. На трибуне президента почетный караул. Необозримое море голов колышется на много миль окрест. Не видно ни зелени лугов, ни бурых тонов почвы. Все закрыл океан белых, темных, красных головных уборов,

Иоганнес еще до восхода солнца прибыл на место. Мне сказал старый Браун. Он с ним попрощался и отдал ему ценный сувенир. — А меня он избегает, как накануне. Едва ли на секунду увижу я его с глазу на глаз на этой огромной сцене!

Почему? Почему?

В девять часов этот странный человек имел продолжительную беседу с отцом. Отец говорит, что он трогательно благодарил его за всю помощь, за месяцы, проведенные им в нашем доме. А я…? Почему он бежит моей близости?

Записывать-ли, как все произошло на месте отправления? Горы газет сообщают об этом до мельчайших подробностей. Как бледен был Иоганнес, когда президент говорил с ним, долго и сердечно тряся ему руку. Потом старик вместе с ним подошел к рулю корабля и собственоручно прикрепил шелковое знамя Африки к блестящему винту.

И вот наступил момент, едва не разорвавший мне сердце! Президент ушел в свой шатер. Иоганнес обернулся, ища меня глазами. Окружавшие нас группы перебрасывались замечаниями. Я нарочно отошла на несколько шагов в сторону.

Он медленно направился ко мне.

Глубоко-серьезно было его лицо! Глаза его грустно мерцали и потупились под моим взглядом. Он протянул мне руку.

— Благодарю! — сказал он. — Благодарю за все, за все! Желаю вам всего, что только есть прекрасного и доброго на свете. Прощайте!