Елена Романова - Агент нокке, или на войне как на войне

После общения с тетей Любой у Ника портилось настроение и тянуло на философию.

Потирая руку после очередной капельницы (она была вся в синяках и очень сильно болела – сосуды под кожей были тонкими и быстро лопались, приходилось снова колоть, иногда по пять шесть раз).

Маленький нокке все время мучился одним и тем же вопросом: "Почему я?". Он напряженно думал, за что же его так жестоко наказывает судьба: почему убили именно его родителей, почему разорили именно их поселок? Кто виноват в этом? Как так случилось, то он остался совсем один?

Ник поделился переживаниями со своим взрослым другом. Дядя Максим высказал свое мнение на этот счет.

Он говорил, что фашисты хотят везде установить свой "новый порядок". С волшебной страной они также не станут церемониться. Конечно, один или два отряда штурмовиков будут уничтожены, не успев понять, где находятся. А если они полезут изо всех щелей, как тараканы? Магия и техника волшебного мира несла бы смерть и разорения по всем доступным мирам.

– Твои родители очень любили тебя, малыш, но не могли нарушить присягу, – успокаивал мальчишку взрослый мужчина, – Они ценой своей жизни выполнили долг перед родиной. Это была их плата за бездействие и равнодушие ваших руководителей.

И ты, Ника, тоже молодец. Они сверху глядят на тебя и гордятся тобой.

– Правда?! – мальчишка схватил руку взрослого дядьки и долго не отпускал. Он все это и сам знал. Но как приятно услышать добрые слова об умерших родителях от взрослого и очень умного дяденьки, которого все уважают. Вскоре он заснул и спокойно проспал всю ночь.

К Максиму приходила женщина, которая излучала доброту и сочувствие. Она была в интересном положении. Она приносила вкусные пирожки и ласково ворковала с мужем.

Ника она тоже не обижала. Скоро между этими любящими людьми пролягут страшные километры военной разлуки. И снова ей придется ждать… Будут короткие письма по разрешению центра, мимолетные встречи под наблюдением своих и чужих.

Мальчишка глядел на них и вспомнил маму, которая тоже так ждала папу, уходившего в ночь. И украдкой плакала на кухне, когда думала, что дети ее не видят. Или что-то лопотала про суп, оставшийся на плите (она его сроду не варила).

Когда Нику разрешили двигаться, он мало помалу перезнакомился со всеми пациентами и сотрудниками. Мальчишка стал всеобщим любимцем. Все они старались побаловать его. Со всеми ребенок находил общий язык – и с офицером-подводником, и с суровым, степенным сибиряком, и с шустрым одесситом. Каждому хотелось побаловать и приласкать ребенка, перекинуться с ним парой фраз.

Однажды Максим застал Ника в подавленном состоянии духа. Он лежал молча, отвернувшись лицом к стене. Его губы дрожали, глаза опять переместились на мокрое место. Мальчишка не отвечал на приветствия, не смеялся над шутками.

В коридоре разорялась тетя Люба, которая клялась, что умывает руки и предпочитает сутки простоять за операционным столом, чем возится "с этим щенком, который навязался на мою голову". Левая рука была перевязана – тетушка умудрилась сломать иглу, которую пришлось извлекать, разрезав кожу и мышцы в нескольких местах. Ника держали несколько офицеров, уговаривали потерпеть. Все это длилось около получаса, пока молодой хирург Михаил Андреевич (который в студенчестве подрабатывал здесь же санитаром) не удалил эту злополучную иглу.

Мальчику показалось, что прошла целая вечность. Он был очень бледным, его шатало.

Трофим Егорыч, тот самый офицер-сибиряк, еле довел измученного и уставшего от переживаний Ника до его кровати.

Старую медсестру возмутило то, что мальчишка позволил себе при этом пару раз вскрикнуть от боли. Пожилая женщина почти всю свою сознательную жизнь жила одна (не считая восьми эпизодов замужества – общей продолжительностью около десяти месяцев). У нее выработалась стойкая аллергия на юность. Любой парень, любая девушка вызывала у тети Любы приступ негодования. "В наше время" и трава была зеленее, и вода мокрее. Девушки были порядочными, юноши честными, дети воспитанными. Любой ребенок вызывал у нее приступ депрессии. Ника старая медсестра люто ненавидела. И она прилюдно высказало свое мнение о нем:

– Нечего с ним возиться! Еще давай разревись, неженка! Нечего было дергаться!

Тоже мне герой! Плачет как девчонка, притворяется, будто больно! И не больно тебе, не выдумывай! Нечисть ушастая! Таким как ты одно лечение – пуля в лоб или лопатой по затылку! Нечего на тебя лекарства переводить! Да если бы не Николай Иванович!!! Возится тут с тобой! Диссертации тут пописывает – диссертмахер! А мы, простой народ, страдаем, И папаша твой такой же… И мамашка твоя…