— Я вижу упущение в ваших доказательствах, — сказал отец Стоун. — Марсиане заподозрят нас в лицемерии, когда увидят, что мы сами поклоняемся не сфероидальному Христу, но человеку с руками, ногами и головой. Как мы объясним такую разницу?
— Этого никто их них не увидит. Христос здесь, будь он в человеческом или сферическом образе, и каждый народ будет поклоняться Ему, а не той или иной форме. Более того, мы должны уверовать в шар, который даем марсианам, хотя эта форма и непривычна для нас. Этот шар станет Христом. А мы должны помнить, что и мы сами, и образ нашего, земного Христа покажутся марсианам забавными, нерациональными и бессмысленными.
Отец Перигрин положил мелок.
— А теперь — отправимся в горы и воздвигнем там наш храм.
Священники начали собираться.
Марсианский храм совсем не походил на церковь: на одной из гор нашли ровную площадку, убрали с нее камни, пригладили и подмели. Брат Матиас поставил на алтарь пылающую сферу.
К концу шестого дня «храм» был готов принять паству.
— А что мы будем делать с этим? — Отец Стоун коснулся чугунного колокола. — Что он значит для них?
— Если честно, я взял его для нас самих, — признался отец Перигрин, — для нашего собственного успокоения. Ведь нам здесь нужно что-то хорошо знакомое; ибо храм наш мало похож на церковь.
Мы чувствуем себя неловко — даже я, уж больно здесь необычно. Временами я кажусь себе клоуном и тогда молю Господа ниспослать мне новые силы.
— Многие священники смущены вашей затеей, а некоторые подшучивают над ней, отец Перигрин.
— Знаю. Вот для них мы и повесили колокол на миленькой звоннице.
— А как насчет органа?
— Завтра, на первой службе, он непременно будет звучать.
— Но ведь марсиане…
— Знаю. Это нужно, чтобы поддержать наш дух нашей родной музыкой. Возможно, потом мы узнаем их мелодии.
Воскресным утром они встали чуть свет и вышли на мороз, словно бледные призраки, в одеждах, хрустящих от инея, и наполнили звонкие чаши святой водой.
— Я вот думаю, какой нынче день на Марсе, воскресенье ли?.. — начал было отец Перигрин, но, заметив, как передернуло отца Стоуна, поторопился закончить: — Сегодня может быть и вторник, и четверг — кто знает? Не обращайте внимания, все это только игра ума. Главное — для нас сегодня воскресенье. Идемте.
Дрожа от холода, священники собрались на площадке «храма».
Отец Перигрин прочел краткую молитву и положил холодные пальцы на мануал органа. Музыка рванулась вверх, словно стая прекрасных птиц. Будто выпалывая сорную траву в заросшем саду, он перебирал клавиши, и чудные звуки, дрожа, унеслись в горы.
Музыка успокаивала ветер, и в воздухе разнесся свежий запах утра. Она плыла среди гор, и с камней дождем облетала древняя пыль.
Священники ждали.
— Ну, отец Перигрин, что-то я не вижу наших приятелей, — заметил отец Стоун, глядя в пустое небо, где поднималось багровое солнце.
— Попробуем еще раз, — вытирая испарину, ответил отец Перигрин..
Он возводил здание Баха, слагая из прекрасных камней собор мелодии, огромный, словно собор Святого Петра. Музыка не разрушалась, не падала, она повисала в воздухе и с грядами облаков уносилась в далекие страны.
Небо оставалось пустым.
— Они придут! — сказал отец Перигрин, заглушая растущую в сердце панику. — Давайте молиться. Давайте попросим их прийти к нам — они читают мысли, они услышат .
Шепча и перебирая четки, священники опустились на колени. Они молились.
И вот с востока, из-за гор, покрытых льдом, пришли пламенные шары. Было семь часов марсианского утра. Было воскресенье, или пятница, или понедельник.
Шары плыли, опускались, заполняли собой площадку вокруг дрожащих священников. «Благодарю, благодарю тебя. Господи!» — отец Перигрин все играл, крепко зажмурившись. Потом повернулся, оглядел свою чудную паству.
И тут они услышали в душах своих голос. Голос рек:
— Мы пришли ненадолго.
— Вы можете остаться здесь, столько захотите, — сказал отец Перигрин.
— Ненадолго, — спокойно продолжал голос. — Мы должны сказать вам нечто. Это не займет много времени. Но мы надеемся, что вы и без нас сможете продолжить свое дело.
Отец Перигрин хотел что-то сказать, но голос перебил его.
— Мы древние. — Голос проникал в мозг, расцветая там голубым газовым пламенем. — Мы — старые марсиане, покинувшие мраморные города, ушедшие в горы и отрешившиеся от всего, чем жили. Давным-давно мы стали такими, какими вы нас видите теперь. Когда-то мы были людьми, и у нас были тела, руки, ноги — почти как у вас. Предание гласит, что один из нас, добрый и умный, нашел способ освобождать душу и разум от, телесных и духовных немощей, от стареющего и смертного тела — и мы превратились в голубое пламя и стали жить среди небес, ветров и гор с тех пор и навеки, не ведая ни гордости, ни высокомерия, ни богатства, ни бедности, ни жары, ни холода. Мы живем вдали от всего мира, от всех людей, от всего, что оставили. Мы забыли все это, и о нас забыли. Мы не болеем, не умираем, мы отрешились от бренных тел и живем под сенью Божьей милости. У нас ничего нет, и мы ничего не хотим. Мы не крадем, не убиваем, нам чужды вожделение и ненависть. Мы не размножаемся, не едим, не пьем, не воюем. Вся чувственность, все телесные грехи остались позади, словно детские болезни, вместе с нашими телами. Мы отрешились от греха, отец Перигрин, и он сгорел, словно осенние листья, исчез, словно грязный снег плохой зимы, он утрачен, как подснежники после весенних заморозков, потерян, как душные ночи жаркого лета. Наши погоды умеренны, а владения богаты размышлениями.
Читать дальше