Рэйзин размешал джем в своей чашке и перебил:
— Это химеры. Так что пусть он себе спокойно испаряется. Сожги свою формулу и не обращай на это больше внимания. Но раз уж ты его принес — давай взглянем на него. — Он развернул маленький сверток и воскликнул: — Я все время знал, что это только шутка!
Бумага раскрылась, и внутри не оказалось ничего, кроме записной книжки.
Я закричал:
— Святое небо! Это же должно лежать на сохранении в банке! Это же формула!
— А бомба?
— Не бомба, Рэйзин, — я ведь только что объяснял тебе, что «фтор восемьдесят плюс» не может сам по себе превратиться в бомбу. Проклятье! Я, наверное, оставил его в бакалейной лавке.
— Он ядовитый?
— Ядовитый? Не думаю… Одну минуту, одну минуту! Я отчетливо помню: выйдя из дома, я положил формулу в правый карман пальто, а «фтор восемьдесят плюс» — в левый. Затем я прежде всего зашел в международную кондитерскую купить этот джем и конфеты и, чтобы не слишком набивать левый карман, переложил… О, все в порядке, Рэйзин! Не о чем волноваться, если не считать того, что эта записная книжка — не тот предмет, который я хотел бы таскать с собой. Образец находится в банке, в целости и безопасности. Это была вполне естественная ошибка — пакеты очень похожи по размеру и весу. Нет никаких оснований для беспокойства. Не хочешь ли попробовать «Усладу джентльмена»?
Но Рэйзин сказал:
— Этот ужасный кусочек фтора — ты ведь оставил его в банке, не так ли?
— «Фтор восемьдесят плюс». Ну и что?
— Ты хранишь свои вклады в Морском банке?
— Да, но в чем дело?
— Так же поступаю и я. Это самый надежный банк во Франции. Его подвалы — теперь слушай меня внимательно, Перфремент, — надежно защищены от грабителей, они бомбоустойчивы, огнеупорны и непроницаемы для воздуха. Подвал, где находится хранилище вкладов, имеет сорок футов в длину, тридцать футов в ширину и десять футов в высоту. Это составляет объем в двенадцать тысяч кубических футов. В подвале поддерживаются низкая влажность и постоянная температура в шестьдесят пять градусов по Фаренгейту. Стены подвала сделаны из прочной стали и железобетона толщиной в три фута. Одна только дверь весит тридцать тонн, но она подогнана с такой же точностью, как пробка в медицинской склянке. Тебе это все о чем-нибудь говорит?
— Но позволь, — воскликнул я, — позволь…
— Вот именно — позволь! Ты можешь повторять это до бесконечности. Знаешь ли ты, что ты натворил, мой безответственный друг? — сказал доктор Рэйзин. — Ты поместил свой кусок «фтора восемьдесят плюс» в его немыслимую оболочку. Это типично в твоем духе! Тебе никогда не приходило в голову, что бомба может иметь продолговатую форму и при этом быть величиной с банк? Поздравляю тебя!
Я сказал:
— Я знаком с управляющим — мосье ле Кэ, а он знает меня. Я немедленно с ним повидаюсь.
— Сегодня суббота. Банк уже закрыт.
— Да, знаю, но я попрошу его прийти вместе с ключами.
— Желаю тебе успеха, — сказал Рэйзин.
Телефонный звонок на квартиру мосье ле Кэ дал мне лишь информацию о том, что он уехал на уик-энд в Лафферт, примерно в восьмидесяти милях от побережья, в горы, где у него стоит бунгало. Поэтому я стал искать такси. Но начинался карнавальный уик-энд, и ничего нельзя было достать, кроме одной из тех типично французских машин, которые работают на каменноугольном газе и керосине и в которых практически не действует ни одна деталь, и все же они, подобно самым дешевым будильникам, кое-как продолжают ходить, без особой точности, зато с ужасающим грохотом. А шофер был неприятный малый в берете, он все время грыз целую неочищенную чесночную головку и кричал вам прямо в лицо, будто вы находились на расстоянии сотни ярдов.
После утомительного и зловонного путешествия, во время которого автомобиль дважды пришлось ремонтировать мотком проволоки, мы добрались до Лафферта и с немалыми трудностями нашли мосье ле Кэ.
— Для вас — все что угодно, — сказал он мне. — Но открыть банк? Нет, это невозможно.
— Советую вам сделать это, — сказал я угрожающим тоном.
— Но, сэр Питер, — ответил он, — дело ведь заключается не просто в том, чтобы повернуть ключ и открыть дверь. Дверь подвала имеет замок с часовым механизмом. Это означает, что после того, как замок защелкнут и дверь заперта, никто не может открыть ее, пока не минует определенный период времени. Поэтому ровно в 7.45 в понедельник утром — но ни одним мгновением раньше — я смогу открыть для вас подвал.
Читать дальше