Генри Каттнер - Маска Цирцеи (сборник)

— Ну, ладно, — сказал он. — Вы выполнили свою задачу. — Он передал кассету Пеллу и ушел в свой кабинет.

Дверь тихо закрылась.

Пелл постукивал металлическим цилиндром по ладони и ждал, посматривая на Риджли.

— Пусть будет так, — сказал курьер. — Так или иначе, я вручил это директору. — Он на мгновение встретился взглядом с Дю Брозом, потом небрежно отсалютовал и вышел.

Пелл бросил цилиндрик на стол.

— Неплохо, — сказал он. — К счастью, шеф меня поддержал.

Дю Броз благоговейно коснулся пальцем вибропистолета.

— Я… неужели шеф…

— Все в порядке, — улыбнулся Пелл. — Теперь у нас есть немного времени, чтобы поработать над этой проблемой. Я подверг старика быстрой перверсии памяти. Он не помнит ничего, что было сегодня. На это место я ввел другие воспоминания. Теперь можно подсунуть ему задачу, не пробуждая чувства ответственности… если мы найдем способ сделать это.

— Он ничего не заподозрил?

— Шеф мне полностью доверяет. Я сказал, что хочу некоторое время исполнять роль фильтра, и попросил не спрашивать, почему. Конечно, он будет думать об этом, но верного ответа не найдет. Я стер все опасные воспоминания.

— Полностью?

— Да, полностью.

Камерон открыл окно и смотрел, как пульсирует красный мрак. Его преследовали какие-то смутные воспоминания, именно смутные. Это было как-то связано с заданием, которое он должен выполнить. Должна быть какая-то причина, непременно должна. Если он подвергнется психиатрическому обследованию, это будет… нет, не то. Зрительные и слуховые — и осязательные тоже — галлюцинации…

Вновь вернулись смутные воспоминания. Он никак не мог восстановить их очередность. День был скучный и обычный. Он не выходил из кабинета, хотя и связывался с несколькими людьми, но эти воспоминания — дверная ручка, часы и улыбающийся альтиметр — с мягкой настойчивостью стучались в его память.

Какой-то человек, висящий в воздухе.

Галлюцинации…

— Шеф пошел домой, — сообщил Дю Броз.

— Вот и хорошо. — Пелл разложил бумаги на столе.

— Может, кому-то из нас надо… Ассистент быстро взглянул на секретаря.

— Успокойся, Бен, — оказал он. — Напряжение дает себя знать. Шефу не придется отвечать ни на какие звонки — он распорядился направлять всех ко мне. Гммм… — Он помялся. — Слушай, давай поговорим, а ты дока возьми вот эти карточки и разложи их в алфавитном порядке. Или пройди сеанс Крепкого Сна.

Дю Броз взял карточки и принялся их сортировать.

— Извини, — оказал он, — все это вывело меня из равновесия.

Седые волосы Пелла, склонившегося над чертежами, блестели.

— Это почему?

— Сам не знаю. Эмпатия…

— Болтовня, — оборвал его Пелл. — При желании я мог бы быть таким же взволнованным, как и ты. Но я изучал историю и литературу, а также архитектуру и множество других вещей. Только для того, чтобы как-то уравновесить работу психологом. В дорической колонне куда больше совершенства, чем в тебе.

— Да, но зато я могу сделать дорическую колонну.

— Ты можешь сделать и сортир за домом. В этом вся суть. С одинаковым успехом ты можешь сделать и то и другое. — Он рассмеялся. — "Я не люблю человечество… мне не нравится его рожа".

— Кто это сказал?

— Парень по имени Нэш. [4] Имеется в виду Огден Нэш (1902–1971) знаменитый американский поэт-юморист. Ты никогда о нем не слышал. Дело в том, что я трудный человек, Бен. Если кто-то хочет, чтобы я его полюбил, он должен сначала доказать, что заслуживает этого. Это немногим удается.

— Философия, — фыркнул Дю Броз и уронил карточку. Что это такое? "Деформация неба, проявляющаяся в возрасте двадцати лет…"

— Группа случаев, которые я исследовал, — ответил Пелл. — К сожалению, работа эта имеет чисто академическую ценность. Нет, это не философия; меня не волнует ничто из того, что ужасает людей в этом скопище. У людей нет чувства селективного отбора, ови утратили его, отказавшись от инстинкта в пользу интеллекта, и до сих пор не научились дисциплинировать свои творческие силы. Даже птица может свить гнездо, которое будет настоящей жемчужиной строительной инженерии.

— Это тупик.

— К птицам я тоже подхожу критически, — признался Пелл. — На мой вкус в них слишком много от пресмыкающихся. Но люди… через какие-нибудь пятьдесят тысяч или в три раза больше лет люди, возможно, научатся искусству селективного отбора. Выиграют от этого все. Но сегодня род человеческий бредет сквозь трясину, и я разочарован.