Лев Аскеров - Человек с того света

— Боб, если не возражаешь, оставлю Лёшку тебе и Мари… Держи его включённым…

Допущена неточность. Судьба робота обговаривалась нами за пару дней до старта. В тот день я, Готье и Артамонцев прорабатывали всевозможные варианты последствий полёта, вносили изменения в проект межправительственной Инструкции по оказанию содействия МАГу в обеспечении послеполётной безопасности бихронавта. В нее мы внесли новые пункты, предписывающие государственным органам и службам круг обязанностей, которым они должны неукоснительно следовать в случае возможного появления бихронавта на их территории. Такой поворот событий исключался. Обсуждение и прокрутка представляемых вариантов заняли у нас чуть ли не весь день. Леший добросовестно фиксировал каждую высказанную кем-либо из нас мысль, напоминал о ней, если она забывалась, уточнял и время от времена непреклонным машинным мышлением настаивал на довольно дельных дополнениях…

Именно тогда мы решили в течение шести месяцев после полёта, если в том будет необходимость, держать Лешего на стартовой площадке СПВ. В непосредственной близости к Kanctле с телом Артамонцева. Только шесть месяцев, так как медики не гарантировали нам большего срока действия механизма жизнеобеспечения оставшегося в СПВ человека. И тогда Мефодий предложил, чтобы я , если он к тому времени не вернётся, передал Лешего Роберту Мерфи. Кстати, он сказал, что если из-за фокуса Пространства-Времени ему придётся вернуться на Землю через несколько лет и в ином обличье, первый, кто его обнаружит и признает — будет Леший… И мне тогда пришла идея о пароле, который знали бы только мы двое — он и я.

Рассвет начинается не с солнца. Он начинается с запахов. Мефодий всегда просыпался от них. И, не глядя на часы, знал время. Он чувствовал рассвет по его дыханию.

В разные времена года, во всех городах, в самых глухих деревушках, в каждом доме и везде-везде рассветы пахнут. Душисто и бодряще. Весной в Подмосковье они благоухают сиренью, летом — скошенной травой, осенью надкушенным яблоком, зимой — горячим хлебом и хвоей. На Гавайях — океаном и волосами Мари, а здесь, под Калькуттой, — жасмином. И ливень, бьющий из-под душа, был напитан соками жасмина. И волосы Мари — тоже. Поцеловав её, он вышел в гостиную, где его уже поджидал Кавада, Готье и Мерфи. Было ровно четыре часа.

Не доезжая Калькуттской кольцевой магистрали, сидевший за рулём Готье свернул направо, в тёмную чащу небольшого леса. Опустив стекло и подставив встречному ветру лицо, Мефодмй прикрыл глаза. От этого поворота к замку магараджи — езды минут десять с хвостиком. А но автостраде надо ехать чуть ли не втрое дольше. И то, если не пропустишь отнюдь не броского указателя с тремя полустёршнмпся буквами МАГ. Ночью они, правда, светятся, но с такой чахоточной бледностью, что если не будешь нацелен па них, то наверняка проскочишь. Может быть, сейчас иначе. А может быть, всё так же. Ведь он по той, далёкой отсюда дороге, проезжал всего один раз. Больше за два проведённых здесь года не приходилось. Пользовался той дорогой, по которой ехали сейчас.

Артамонцев улыбнулся. Ему припомнился тот первый визит к Президенту МАГа, оказавшемуся славным мужиком по имени Саго Кавада. Припомнилось по ассоциации. Тогда он, как сейчас Готье, сидел за рулём. Его точно так же обвевал запахом жасмина встречный ветерок. Жадно вдыхая его, он тщетно пытался определить, чем это пахнет и едва не «зевнул» указатель, о котором его предупреждал Скарлатти. Хорошо, рядом сидел Леший. Обиженный на Мефодия, он самозабвенно заливался пением. «На дальней станции сойду, трава по пояс…» — выводил он, отвернувшись от Артамонцева. С таким азартом Леший пел, верней, создавал иллюзию собственного вокального мастерства, когда ему надоедало спорить с хозяином.

Так он демонстрировал Артамонцеву своё «Фу!» Мол, продолжай в своём духе, бранись сколько влезет, а я тебя в упор не вижу, не знаю и знать не хочу. Бедняга бес, не подозревая того, напевал хозяину его-любимые песни.

«Тот раз Леший всё-таки был прав», — восстановив в памяти причину размолвки, с нежностью о роботе подумал Мефодий.

Ссору затеял бес. Из-за пустяка. Устраивая его бюст на переднем сидении, по левую сторону от себя, Мефодий, чтобы закрепить Лешего, потянулся за ремнём безопасности.

— Не надо, — сказал он.

— Надо, — возразил Артамонцев.

— Мне будет неудобно, — настаивал Леший.