Анхель Куатье - Учитель танцев (Схимник - 4)

Нерон недовольно посмотрел на сенаторов:

— Каждого, кто был замечен в связи с христианами, постигнет жестокая кара! Смерть поджигателям Рима!

— Смерть поджигателям Рима! — подхватили преторианцы — личная охрана Нерона.

Сенаторы мгновенно притихли. Ужас скользнул по их лицам. Каждый подумал в этот момент о себе. У кого-то жена ходила и слушала проповеди христианских пророков, у кого-то дети втайне приняли крещение.

Если бы не грохот полыхающего города, то Нерон услышал бы, как от страха у них застучали зубы. Впрочем, на это он и рассчитывал. Фокус удался.

Тем временем Петроний уже спустился с акведука и огласил народу волю императора.

— Смерть христианам! Смерть поджигателям Рима! Слава императору! — донеслось снизу многоголосое эхо обезумевшей толпы.

Максимилиана заключили в тюрьму для личных врагов императора. Личные враги Нерона — люди достойные. А потому и место их заключения не было столь ужасным, как тюрьмы для черни. Даже в таких делах Рим был болезненно щепетилен — сословие и положение гражданина чтилось до самого момента его казни.

Сенатор искренне считал, что у Нерона нет чувства юмора. Император был слишком глуп и поверхностен для этого. Но эта шутка ему удалась! Максимилиан не только не был христианином, напротив, он относился к новому учению весьма скептически. Он видел смысл своей жизни в поисках истины, но учение последователей Христа не было для него безукоризненным с философской точки зрения.

Впрочем, обвинение Максимилиана в христианстве, а самих христиан в поджоге Рима было для Нерона только предлогом. Он давно искал случая расправиться с последователями нового учения, чтившими не «божественного императора», а какого-то там бедного еврея. Искал и нашел. А если уж предлог найден, то почему бы не применить его и к опальным сенаторам?..

— Не просите у Господа ничего, кроме прощения грехов ваших, — говорил Петр. — Скажите Господу в сердце своем: «Отними у меня все, Господи, но только укрепи веру мою!» Ибо терпящие бедствия и страдания, гонения и нищету наследуют Царствие Небесное!

Вкратце же тезисы нового учения были очень просты: земная жизнь человека — есть лишь приготовление к жизни загробной; нужно избегать греха, насколько это возможно; но главное — любить Господа, который уже искупил все прегрешения человеческие своей мученической смертью.

В чем-то Максимилиан даже завидовал христианам. Его умиляла эта их наивная вера, будто бы чья-то кровь, пусть даже и божественная, может искупить ошибки другого человека. В этом Максимилиан видел нарушение главного закона Вселенной — закона личной ответственности.

Ему казалась парадоксальной мысль, что любовь дает человеку право возложить ответственность за свои поступки на возлюбленного. Это звучало примерно так: «Я тебя люблю, Господи, поэтому ты должен…» Нет, если бы христиане действительно любили своего Христа, они бы никогда так не думали.

По настоящему любящий мечтает о том, чтобы заботиться о своем возлюбленном. Он думает о том, что он сам может сделать для любимого существа, а не о том, как это любимое существо может ему поспособствовать. Искать же в нем спасения или заступничества перед высшими силами — это, по меньшей мере, малодушие.

Однажды, прогуливаясь по ночному Риму, Максимилиан заметил юношу. С год назад сенатор тайно присутствовал на обряде его крещения и удивился, увидев, как тот развлекается с проституткой.

— Луций, — обратился к нему Максимилиан, — что ты делаешь? Разве этому тебя учит Христос?

Луций слегка смутился, подошел к сенатору и прошептал ему на ухо:

— Достопочтенный сенатор, как ты прав! Как ты прав! Но что мне делать? Я же молод, а Бог зачем-то наделил меня страстью к этим милашкам. Но ведь Христос — Бог прощения. Я покаюсь, и Он простит мне прегрешения этой ночи.

— Воистину, твой Бог — Бог милосердия! — ответил ему Максимилиан. — Ни один из олимпийских богов не простил бы смертному нарушения своих заветов.

«Мы нищие, мы бедные, мы несчастные и обездоленные, мы грешники, и за это Господь любит нас!» — говорили христиане.

«За это?» — спрашивал себя Максимилиан.

Где-то тут скрывалась ошибка, которую Максимилиан, несмотря на все усилия, так и не мог понять.

Кровопролитные игрища были для жителей Рима любимым развлечением. И ужас пожара, который продолжался целую неделю, сменился теперь предвкушением восторга. Тысячи христиан должны были, по приказу императора Нерона, погибнуть на аренах амфитеатров, доставив тем самым невиданное удовольствие римлянам.