Кристофер Прист: Машина пространства

Пока мы беседовали, Амелия пристально смотрела куда-то поверх крыш и теперь показала нам на северо-запад.

— Эдуард, мистер Уэллс! По-моему, там птицы!

Бросив взгляд в том же направлении, что и Амелия, мы и впрямь увидели в безоблачном небе стаю крупных черных птиц: они то кружились на месте, то камнем падали вниз. Впрочем, до них было довольно далеко.

— Попробуем разобраться, что там случилось, — сказал мистер Уэллс и вновь надвинул очки на глаза.

Мы вернулись к машине пространства, и только намеревались взобраться на борт, как вдруг услышали какой-то звук. Звук был назойливый и до того знакомый, что мы встрепенулись как по команде: от фасадов зданий, вытянувшихся вдоль реки, гулким эхом отразился лающий голос марсианина. Однако в этом голосе на сей раз не слышалось ни готовности к бою, ни кровожадного охотничьего азарта. Напротив, он был окрашен болью и страхом — над разоренным городом разносился горестный вой, жалоба чудовища, состоящая из двух без конца чередующихся нот:

— Улла, улла, улла, улла…

Первую боевую машину, застывшую в одиночестве, мы заметили в Риджентс-парке. Я потянулся было за гранатой, но мистер Уэллс удержал меня:

— В этом нет надобности, Тернбулл.

Он подвел машину пространства вплотную к платформе, и мы увидели целую стаю окруживших ее воронов. Птицы нашли способ забираться внутрь и теперь расклевывали сидящее в башне мертвое чудовище. Его взгляд, устремленный вперед сквозь бойницы, был как всегда мрачен, только это была уже не темень холодной злобы, а покойное оцепенение смерти.

У подножия холма Примроуз-хилл высился второй треножник — здесь птицы уже справились со своим делом. Внизу на траве, в доброй сотне футов от платформы, пятнами запеклась кровь, валялись обглоданные хрящи.

И наконец мы достигли огромной ямы на самой вершине Примроуз-хилла. Крупнейшая из десяти, она, по-видимому, служила марсианам центром всей их деятельности в районе Лондона. Исполинские кучи земли венчали гребень холма, сбегали по склонам. В глубине ямы прятался приземлившийся три недели назад снаряд, но и несведущему человеку было ясно, что воронку, которая образовалась при падении, расширили, переоборудовали и обнесли укреплениями.

Именно здесь располагался, главный марсианский арсенал. Сюда были стянуты боевые треножники, ремонтные и землеройные машины. А рядом с ними лежали чудовища, окоченелый и безмолвные. Одни нашли смерть в снаряде, у кромки кормового люка, другие валялись прямо на земле, третьи в последней безнадежной попытке отразить незримого врага залезли в треножники, во множество стоящие вокруг.

Мистер Уэллс посадил машину пространства неподалеку от ямы и отключил охраняющее нас поле. Посадку он произвел с подветренной стороны, тем самым избавив наше обоняние от худшего, — и все равно мы невольно содрогнулись от нестерпимого зловония.

Едва поле было отключено, к нам вновь донеслись завывания умирающего марсианина. Они шли с высоты одной из боевых башен, стоящих по соседству, и с каждой секундой становились все более прерывистыми и слабыми. Над марсианином уже кружили птицы, и в тот миг, когда мы начали выходить из машины, он испустил последний крик боли и замолк.

— Мистер Уэллс, — сказал я, — все именно так, как вы предугадали. Очевидно, марсиан поразила какая-то болезнь, потому что они напились крови землян…

И вдруг до меня дошло, что мистер Уэллс не обращает внимания ни на меня, ни на Амелию, а завороженно, полными слез глазами всматривается в панораму Лондона, в необозримую пустынность столицы. Мы тоже были подавлены зрелищем заброшенного города, к тому же, признаться, все еще побаивались высящихся по соседству марсианских башен. Утерев слезы, мистер Уэллс побрел прочь, в сторону марсианина, чей предсмертный зов мы только что слышали.

Мы с Амелией остались подле машины пространства и следили за нашим другом-философом издалека. Вот он обогнул яму по краю и, подойдя почти вплотную к опорам треножника, вгляделся в поблескивающий металлом двигатель. Потом порылся в кармане, извлек оттуда записную книжечку в кожаном переплете, ту самую, которой пользовался в лаборатории, и, написав что-то, спрятал ее обратно в карман.

Возле треножника он провел, вероятно, минут десять, но в конце концов возвратился к нам. Видимо, он сумел взять себя в руки и теперь двигался бодро и целеустремленно.

— Давно собираюсь вам кое-что сказать, — обратился он к нам обоим. — В тот день, когда вы нашли меня у реки вместе с этим сумасшедшим викарием, вы спасли мне жизнь. А мне все не выпадало случая вас поблагодарить.