Андрей Дмитрук: Аурентина (Летящая - 1)

.. Оборвалась крупная дрожь, вот уже третьи сутки днем и ночью трясшая стены и перекрытия светолета. Резкое ощущение невесомости, словно в оборвавшемся лифте, прокатилось от ступней до горла и пропало, поскольку включился имитатор тяготения. Веллерсхоф поднялся из-за селектора и вдруг, подавив желание заорать во всю глотку, бросился в объятия первого навигатора. И навигатор, превратившийся за время полета из хрупкого, с девичьей кожей восемнадцатилетнего паренька в грузного дядю с залысинами, отчаянно прижался к щеке Веллерсхофа, плохо выбритой из-за тряски торможения.

В кольцевом коридоре жилого корпуса "Титана" распахивались двери, крики и смех катились по ожерелью кают. Навигаторы и программисты, наладчики, энергетики, врачи, связисты, механики, члены научной экспедиции - двадцать семь мужчин и женщин целовались, плясали, истерически рыдали в постелях санотсека, откупоривали бутылки, заготовленные еще на Земле, и расплескивали вино, состарившееся за время полета, на гигиенические псевдопаркеты, на устройства ввода, на луковые перья и укропные кисти осточертевшей оранжереи. Вполне естественно, что в эти минуты острого, обморочного счастья никто не вспоминал ни о четверых, мучительно погибших в пути, ни о болезнях и ранах, которые, безусловно, не позволят вернуться еще нескольким членам экипажа, ни, наконец, о неизбежности четырнадцати лет обратного полета. Цель была достигнута! Но, увы, годы возвращения не обещали быть менее изнурительными и чудовищно опасными, чем четырнадцать прошедших, - с той лишь разницей, что теперь экипаж составляют не упругие, веселые, идеально здоровые юноши и девушки, а израненные люди под сорок и за сорок...

Впрочем, опасности хранил не только обратный путь. В черно-синем мареве голоэкранов, как диковинные океанские рыбы в аквариумах, плавали изображения вожделенного мира. Первые пять планет были мертвыми и растрескавшимися, как глиняные шары, обожженные неистовым гончаром высокотемпературным бело-фиолетовым солнцем. До шестой планеты, удаленной от светила на расстояние вдвое большее, чем последняя из пяти мертвых, раскаленный ураган долетал только теплым ветром. Словно ласковый круглый одуванчик, серебрилась перед землянами шестая, и сквозь толстую пушистую атмосферу сияли голубизна и зелень. Приземлившись и найдя жизнь - кто знает, не разумную ли? - члены экспедиции Веллерсхофа полностью оправдали бы свой страшный перелет, и даже дорога домой показалась бы не такой тягостной. Никто не сомневался, что начальник разрешит сбросить исследовательскую ракету. Однако природа Шестой, так уютно выглядевшей на расстоянии двадцати тысяч километров, могла приготовить и более жуткие сюрпризы, чем пустой космос.

Не желая больше разговаривать по селектору, Веллерсхоф созвал в центральный салон всех, кто мог передвигаться. Кресла поотвинчивали и стащили из кают. По рукам пошли бокалы с шампанским - это был подарок начальника. По причинам гибели столовой посуды, пили из лабораторных мензурок, фарфоровых стопок и чашек Петри. Веллерсхоф, выпивая и активно участвуя в общей раскрепощенной болтовне, одновременно приглядывался к каждому из своих людей. Женщины, за исключением двух, катастрофически постаревших и опустившихся, все еще выглядели очаровательными. Впрочем, ни одна из них даже в юности не могла сравниться с Юлианой, его Юлианой, расстрелянной в лобовой рубке атомами водорода, легко пробившими броню при первом релятивистском ускорении... Ожоги и шрамы были искусно загримированы, радужные парики уложены самым обольстительным образом. Если бы не стандартные гранулиновые комбинезоны - чем не очередной "междусобойчик" в одной из квартир Космоцентра? Мужчины, давно отвыкшие от хмельного, во весь опор несутся по равнинам галантного красноречия. Ну вот, Гургена Вартаняна уговорили спеть, и жирный, одышливый механик планетарных сопел, у которого отнялись ноги после постоянных перегрузок восьмого года, требует принести его гитару. В другом углу гудят неодобрительно: пение будет им мешать. Там уже собрались болельщики послушать продолжение традиционного четырнадцатилетнего спора Окады с Малолетковым. Они сцепляются по любому поводу, треплют с двух сторон всякую тему: но главный стержень спора - это равновесие технического прогресса и нравственности. Пылкий картограф Малолетков вынужден сдерживать свой темперамент, чуть ли не по минуте ожидая ответа собеседника, - регулировщик плазмы Окада, дважды живьем горевший, пользуется искусственными голосовыми связками...

Читать дальше