Павел Молитвин - Проклятый город

— Что мы будем с ней делать дальше? — спросил Гвоздь, и Радов догадался, что этот не отличавшийся разговорчивостью парень тоже не понимает, чего ради он возится с незнакомкой. Ежели каждого гибнущего на твоих глазах спасать, так и самому жить некогда будет. Да и не захочется.

— Доставай «сбрую», — скомандовал Юрий Афанасьевич, недоумевая, почему дама до сих пор ни ластой, ни перчаткой не шевельнет. Лежит как бревно, будто все еще находится на пороге смерти. Да и дышит, кажется, через раз. Ну ладно, с этим после разберемся, а пока и на том что есть спасибо.

Помогая Гвоздю извлекать из «горба» приготовленную для транспортировки Оторвы — буде в этом возникнет необходимость — «сбрую», Радов думал о том, что решение взять пострадавшую с собой возникло у него сразу же, иначе он не оставил бы подле себя именно этого парня, в заплечном рюкзаке которого хранилось все необходимое для перемещения обездвиженного человека под водой. Вымуштрованное многолетним опытом подсознание прорабатывало возможные варианты действий и выбирало наилучший до того, как он успевал, трезво обдумав и взвесив все «за» и «против», сформулировать, почему надо делать так, а не иначе. Выработанный автоматизм экономил время и, значит, повышал шансы выжить, но обратной стороной медали являлось возникавшее порой у Радова ощущение, что, сам того не заметив, он превратился в отлично запрограммированную машину и человеческого в нем осталось очень и очень немного.

И это немногое надо всеми силами беречь и лелеять, дабы окончательно не уподобиться роботу-убийце, каковые нередко встречались ему в жизни и, к слову сказать, среди наставников и инструкторов МК тоже.

Наверно, это-то и явилось главной побудительной причиной, подвигшей его к спасению незнакомки, размышлял он, затягивая на ней постромки так, чтобы она, оказавшись между ним и Гвоздем, не мешала им плыть. К тому времени, как упряжь была сооружена и крепление «сбруи» тщательно проверено, Радов закончил просчитывать ходы, способные избавить их от доставки в Укрывище вырубившейся туристки, и окончательно уверился, что все они грозят крупными осложнениями и неприятностями. За исключением, разумеется, самого простого и очевидного — оставить ее у Невских ворот, предоставив заботу о ней Всемогущему, который, в неизреченном милосердии своем, изыщет способ сохранить жизнь бедолаге, ежели она того заслуживает.

Юрий Афанасьевич в очередной раз взглянул на часы. Отцепил от пояса незнакомки несколько грузил, жестом скомандовал: «Взяли!» — и они с Гвоздем дружно заработали ластами.

Визор издал очередную мелодичную трель, после которой Снегин, злобно чертыхнувшись, спрыгнул с дивана и, напяливая на ходу белую рубашку, ринулся в «представительский закут». Прихватил стоящий у «Дзитаки» стакан с недопитым вчера чаем, брызнул в лицо «Пассата», протер глаза и нажал на кнопку соединения связи. Привычным движением зачесал назад темные, начавшие седеть на висках волосы, сунул в зубы сигарету и, щелкнув зажигалкой, рухнул в кресло как раз в тот момент, когда на экране, вместо написанного по-английски визитного бланка: «Мисс Эвелина Вайдегрен, социопсихолог, Лейкленд, штат Флорида, США», возникло лицо тридцатилетней женщины с упрямо сжатыми губами. Губы были не только сжаты, но и сильно накрашены, отчего рот казался чересчур большим.

— К вашим услугам, мисс Вайдегрен. — Снегин сделал лицо преуспевающего бизнесмена, мысленно проклиная социологию, психологию и прочие наукообразные ньюрелигии вкупе с исповедующими их стервами, будящими честных тружеников в половине седьмого утра.

— Мистер Снегин, Игорь Дмитриевич, лицензированный сыск, конфиденциальность гарантируется. Я не ошиблась? — низким горловым голосом произнесла Эвелина Вайдегрен, и мистер Снегин благожелательным кивком подтвердил все эти полностью соответствующие истине положения.

— Полагаю, я разбудила вас, о чем искренне сожалею. Дело мое, однако, не терпит отлагательств.

«Разумеется. Отлагательства терпит только мой сон!» — мысленно прокомментировал это не слишком оригинальное вступление Игорь Дмитриевич. Прикинул, что во Флориде сейчас где-нибудь десять-одиннадцать часов вчерашнего дня, и попытался уговорить себя расслабиться и насладиться первой утренней сигаретой.