Андрей Дмитрук - Полис

Увы, концерт оказался достойным зала. Конферансье, похожий на разбитного мелкого кооператора, громогласно представился: "Лауреат всесоюзных конкурсов Виталий Козий... Не слышу аплодисментов!" Аплодисменты он выжимал из зала внаглую, не применяя даже бородатых эстрадных шуток, а просто канюча: "Ну, как вам понравилась эта песня? Не слышу! А ну-ка, похлопали дружнее! А почему эта половина зала так плохо аплодирует? А ну, посоревнуемся!.." Гвоздем программы, очевидно, считался ансамбль затрапезно одетых и не слишком мастеровитых молодцев, кои горланили, рвя струны, песни из популярного телерепертуара, почему-то в основном посвященные флоре: "белые розы", "розовые розы", "лилии" и т.п. Пели много и оглушительно, заслоняемые скачущими перед сценой, впавшими в раж зрителями, когда же вразвалочку уходили отдохнуть, помост ненадолго занимали скверно подготовленные мимы - сотая бледная перепечатка Марселя Марсо. Никому не известный графоман, представленный, как "писатель-сатирик", читал монолог, не менее злобный, чем у нынешних корифеев, но куда более косноязычный и пошлый. Прыгали недокормленные девочки в сапогах и купальниках, знаменуя эротическое раскрепощение. "Вторая слева хорошенькая", сказала Арина, сочувствующая всему жалкому и убогому. Я хотел было уйти после халтурного шаржа на брейкданс - кривлявшийся в нем с молоденькой партнершей мужик, бывший хирург, бабник самого грязного толка, был мне слегка знаком. Но конферансье, наконец, объявил аукцион, и Арина решила потерпеть.

Надо отдать справедливость ее вкусу: как только выяснилось, что предметом продажи являются полосатые "семейные" трусы и что надевший их напоказ жирный музыкант собирается при всех оголиться, дабы вручить трусы аукционисту, - Ариша рывком встала и, натянутая, словно тетива, пошла вдоль ряда, отдавливая ноги малолеткам и не слушая их ругани. С большим облегчением я тронулся следом.

Выяснилось, далеко не все пришедшие наслаждались концертом. В фойе первого этажа работали два "видика": один показывал очередную тошнотворную историю о разложившихся мертвецах, бегающих за визгливыми блондинками, другой крутил столь же тривиальную "клубничку", посвященную квартирным похождениям молодого смазливого не то электрика, не то сантехника.

Публика тыкала и отпускала сальные реплики. В одном углу, конечно же, назревал конфликт: кто-то кого-то "обидел", и вот уже девочки держали за руки пятнадцатилетнего двухметрового бугая с кровью на щеке и безумными глазами, хрипевшего: "Всех порежу, козлы!.."

Мы вышли на воздух, и сразу стало легче. Огни фар весело мчались вокруг темной площади, влажной после недавнего дождя; из-под склонов, покрытых садами, через ступени крыш доносилось свежее дыхание моря. Этажи огромной гостиницы напротив сверкали окнами, на балконах слышались говор и женский смех.

- Зайдем в бар? - предложила Арина, безошибочно ловя мое состояние. Мне действительно нестерпимо хотелось выпить, и мы повернули к гостинице.

Для швейцара, бывшего моряка, моя офицерская форма служила пропуском; растолкав все тех же малолеток, тщетно рвавшихся к спиртному, он взял под козырек, и мы с Ариной прошли в храм наслаждения.

Рысьими глазами окинув бар, милая моя сразу обрела за угловым столиком своего приятеля, физика-теоретика Бориса Алцыбеева. Арина о нем не раз вспоминала, и с такими похвалами его талантам, что я чуть ли не ревновал. Право, когда мужчина влюблен, ему хочется, чтобы возлюбленная замечала только его достоинства, - эгоистично, глупо, но факт. Борис тоже был не местный и также работал в экспедиции, но, разумеется, не археологической. Вместе с коллегами - москвичами, ленинградцами - он исследовал некую физическую аномалию, недавно возникшую у наших берегов. Подробностей я не знал, но похоже было, что само пространство повело себя необычным образом, и элементарные частицы вместо того, чтобы проделывать свои от Бога предписанные пути, обрывали бег и проваливались в никуда, а затем ниоткуда выныривали...

Борис тоже издали заметил Арину - она у меня эффектная, хорошего роста, с выгоревшей добела непокорной гривой при медном загаре... Физик привстал, махая рукой - был он уже изрядно хмелен. Коренастый, с изрядной седеющей бородой и сухим скуластым лицом, Алпыбеев совсем напоминал бы своих воинственных татарских предков, если бы не смешные круглые очки.

Нас познакомили. С Борисом сидел его товарищ Филипп, лысеющий и худосочный, кажется, инженер, ответственный за приборы, - почти что без речей, ворочать языком ему уже было трудно. Алцыбеев, не тратя времени, выдернул чуть ли не из-под кого-то стулья для меня с Ариной, затем распихал очередь у стойки и "в добавление к заказу" взял еще бутылку коньяка. Мне понравилась его ордынская решительность, а после вторых ста граммов стал симпатичен даже упившийся до святости Филипп.