Геннадий Прашкевич: Малый из яйца

Но нет, тихо.

Хорошо, что я тележку оставил в ущелье, думаю, трехпалый туда по осыпи не поднимется. А сам обшариваю взглядом: где я? куда попал? Стены каменные рыхлые слева и справа. Серый песчаник… Все дряхлые, истончено дождями и ветром… Совсем ненадежное укрытие. Навались такой трехпалый чугунным плечом, все обрушится.

НК: А переплыть реку?

Сказкин(крестится): Да ну, скажете… Войти можно, конечно, но один раз. Больше не получится. У самого берега икра бултыхалась – мутная, грязная, будто нарыв выдавили. И тянулись зеленые бороды. Как кисель. По течению. А в просвете – глаз… Смутный, сквозь муть, тяжелый. Смотрит кто-то из-под воды. Нехорошо смотрит. Ожидающе. И я играть с ним в гляделки не стал. Обежал по периметру весь пляж и понял, что попал в ловушку. Если трехпалый поймет, где я, то запросто продавит стену. А будет ему лень, вброд обойдет мыс…

НК: У вас было при себе оружие?

Сказкин(сморкается): Какое оружие? Инструмент в ящике остался, я ведь в уборную ехал. В карманах только зажигалка бензиновая, платок да тюбик крапп-лака. Если написать слово на заборе, ночью издалека видно. Я отметки должен был проставить на клети.

Ладно. Залез на уступ.

Камень крошится, но держаться можно.

А трехпалый так и бродит вдоль каменной стены. Как взбесившийся подъемный кран. Припрыгивает, волочит левую лапу. Ну, слоны, понимаю, могут бревном отдавить ногу, а этот? Кто ему так? Неужели есть тут такие, что не боятся его? Прикидываю про себя: как только успокоится, шмыгну вверх по осыпи. Угланов у нас строгий. Но лучше, попасть под его разнос, чем в пасть трехпалого. Озираюсь. Убежище мое размером с пару футбольных полей, низкий берег занесен икрой, обломками мохнатых веток, слизью. И вьются по течению зеленые кисельные бороды. А из-под них – глаз. Неотступный. А у подножья стены и на всех ее уступах – дикие грибы. Плотные, пластинчатые, розовые, иные в мой рост. Я ведь под метр семьдесят. Крепкий. Шляпки, как шляпы. В Диксоне малайки в таких ходят по бережку…

Только успокоился, с шипением, с хихиканьем, с клекотом орлиным высыпали сквозь щель на песок двуногие уродцы. Как крупные куры. Клювами долбят, шипят. Сотни две. Пронеслись по пескам, как порыв метели, закрутили пыль столбом, где валялся гриб – унесли. Головки крошечные, плечики узкие, на острой груди по две лапки. Каждая мне по пояс, ни секунды без движения. Мне в камере предварительного заключения один кореш рассказывал, что видел то-то такое в Институте генетики. Он до посадки работал там подсобником лаборанта. Ну, потихоньку от начальства сбывал на рынке лабораторных зверей. Чумных не трогал, конечно, а если там с пятью лапами или с двумя головами – такие шли за милую душу. Особенно ценились двуглавые орлы. Их скопом закупала местная администрация. А вот красного червяка величиной с кошку кореш сбыть не успел, словили. Так эти тоже, наверное, вырвались из Института генетики. Или кореш сбыл их оптом в Сухуми. Пылят по песку, трясут голыми задами, как ощипанные куры. Пронеслись и снова ввинтились в щель. Все двести штук. Полная тишина. И в этой тишине остался только один, зато самый хитрый. Косит снизу на меня – зеленый, как утопленник. Шкура в выпуклых узорах, будто тесненными обоями обклеен. Косит то одним, то другим глазом, как курица, и шарит, шарит задней ногой в песке.

И выволакивает яйцо.

По глазам видно, что не его яйцо. Не может быть у такого ублюдка крупных яиц. Ворует. «Брось!» – кричу. Он и заметался. Сперва к реке, потом к щели. А я вниз спустился.

Ну, прямо не яйцо, а огромный кожаный бурдюк в роговых нашлепках. Как этот с клювом собирался его тащить, не понял. Пуда три в яйце, хватит не на одну яичницу. Я руку положил на него, прикинул: как раз по тележке. Вот, думаю, привезу Угланову. И отдернул руку.

Туки-туки…

Туки-туки-туки…

Мощно. Без единого перебоя.

Колотится неизвестное сердечко, не хочет на сковороду. И у меня сердечко заколотилось. Только с перебоями. Черт знает, кто вылупится из такого яйца? Не дай бог племяш трехпалого, а то сынок родной. Я даже взобрался на стену и внимательно оглядел издали трехпалого. Не хочу такого. Он тоже голову наклонил, как курица. Только сам больше слона. Костяные пластинки на животе и на плечах поблескивают – весь в броне. И клыки… Нет, точно лучше на разнос к Угланову…

НК : Вы там провели всю ночь?

Сказкин: Ну, а как уйти? Знал я, конечно, что на ушах весь Первый отдел. В упор спрашивают академика, почему нанял плотника в Бубенчикове? А Угланов отбивается, выгораживает меня – дескать, у нас садовые участки рядом, и он меня хорошо знает. Дескать, я бывший боцман, плавал на балкере «Азов». И от алкоголизма излечился. И бывший интеллигент – в третьем колене. Такой Родину не предаст.