Что меняется от того, что сегодня физики подбираются к таким тайнам пространства — времени и вещ е ства поля, какие, наверное, и не мерещились Мвену Масу или Рен Бозу? Очарование романа не ослабевает от времени.
“Туманность Андромеды” — это будущее, но не столько аналитически предвидимое, сколько ж е лаемое, смутно угадываемое, тревожно и маняще мерцающее в глубинах сердца. Это будущее, каким его видит Ефремов и каким оно а с социативно встает в мозгу читателя. Это схоже с поэзией. Но на первый план здесь выступают не изысканные метаф о ры или полутона символов, а весь комплекс приемов художественной прозы, помноженный на логику ученого. Вот где и с тинное место тех или иных ошеломительных гипотез и обильных фантастических неологизмов! Попробуйте их убрать, и вся повествовательная ткань увлекательного романа рассыплется. В чем оке здесь дело? Нет ли какой-то потаенной о б ратной связи между поэзией человеческих отношений и этим величественным фоном, на котором развертывается гра н диозная эпопея эры Великого Кол ь ца? Эта обратная связь и является одним из главных орудий творческой лаборатории Ивана Антоновича Ефремова. Ее трудно определить, далеко не всегда она прослеживается достаточно явно… Но истоки ее более или менее ясны. Она рождается на стыках поэзии и науки, как зародыш новых путей познания мира синтетич е ским методом науки и искусства. Отсюда оке проистекает и удивительная реальность, неожиданное правдоподобие с а мых порой фа н тастических сцен.
Лучшая, на наш взгляд, глава романа, повествующая о Тибетском опыте, оставляет не менее сил ь ное впечатление, чем рассказ “Ол г ой хорхой ”: просто не л ь з я поверить, что это “ только ” вы д ума но , а не взят о из жизни. И опять-таки весь секрет в чудесном синтезе. Вековая и никогда не покидающая человеческое подсознание мечта о бессмертии, стихи й ное влечение к невозможному, жажда идеальной, самой совершенной любви — все эти могучие акко р ды отзываются в душах читателей. Так создается настроение, тонкое и чуткое, как струна. И чтобы н е спугнуть, не расстроить его, ну ж но максимальное приближение к действительности. Оно достигается за счет блестящего видения самых мельчайших деталей, неотличимой от “строгой” науки наукообразности. Но даже всего этого было бы мало, если бы писатель оши б ся только в одном: в выборе пути, по которому должно идти познание. Там, где кончается власть х у дожника и интуиция поэта, начинается ученый. И, улавливая идеи, которые носятся е грозовой атмосфере сегодняшней теоретической физ и ки, доктор наук Ефремов дает в руки Рен Боза власть над временем и пространством. Чуть-чуть переиграть, сказать на одно слово больше, попытаться ярче обрисовать то, что вообще нельзя передать на человеческом языке, — и очар о вание тайны разлетится.
Вот он, приблизительный многоступенчатый механизм создания моста через невозможность, м у зыки дальних сфер и звездной тоски. Да было ли оно, это великое мгновение? Или все одна только иллюзия, прекра с ная галлюцинация, оставившая в зале Тибетской обсерватории запах далекого, как безврем е нье, океана? Мы так и не узнаем об этом, как не узнали и герои романа. Так создается эффект присутствия, так повелительно и незаметно читатель вовлекается в ра з витие действия, как соучастник, а иногда и как творец. Элемент н е досказанности позволяет конструировать возможные события в зависимости от индивидуальных особенностей того или иного читателя. Вот почему не смолкают споры в о круг произведений Ефремова. И не будут смолкать. Ведь очень редко можно сказать, кто прав на поле битвы, где схлес т н у лись не только интеллекты и вкусы, но и характеры.
Роман “Туманность Андромеды” породил целый поток эпигонской литературы. Мало кто из фант а стов избежал в своем творчестве влияния этого замечательного произведения. Одно время казалось, что фантасты долго еще будут н а ходиться в плену ефремовского “местного колорита”. Однако этого не произошло. Очень скоро выяснилось, что подр а жать Ефремову нельзя. Даже наиболее талантливые попытки выглядели в лучшем случае пародиями. Вероятно, это зак о номерно. “Туманность Андромеды” не только яв и лась той блистательной гранью, которая отделила зарождавшуюся тогда молодую советскую фантастику от фантастики ближнего прицела, но и сама явилась эпохой в развитии фант а стики. Поэтому возврат к ней бе с плоден и невозможен.
Читать дальше