Рэй Бредбери - Золотые яблоки солнца (The Golden Apples of the Sun), 1953

Он свернул в переулок, пора было возвращаться. До дому оставался всего лишь квартал, как вдруг из-за угла вылетела одинокая машина и его ослепил яркий сноп света. Он замер, словно ночная бабочка в луче фонаря, потом, как завороженный, двинулся на свет.

Металлический голос приказал:

– Смирно! Ни с места! Ни шагу!

Он остановился.

– Руки вверх!

– Но… – начал он.

– Руки вверх! Будем стрелять!

Ясное дело – полиция, редкостный, невероятный случай; ведь на весь город с тремя миллионами жителей осталась одна-единственная полицейская машина, не так ли? Еще год назад, в 2052-м – в год выборов – полицейские силы были сокращены, из трех машин осталась одна. Преступность все убывала; полиция стала не нужна, только эта единственная машина все кружила и кружила по пустынным улицам.

– Имя? – негромким металлическим голосом спросила полицейская машина; яркий свет фар слепил глаза, людей не разглядеть.

– Леонард Мид, – ответил он.

– Громче!

– Леонард Мид!

– Род занятий?

– Пожалуй, меня следует назвать писателем.

– Без определенных занятий, – словно про себя сказала полицейская машина. Луч света упирался ему в грудь, пронизывал насквозь, точно игла жука в коллекции.

– Можно сказать и так, – согласился Мид.

Он ничего не писал уже много лет. Журналы и книги никто больше не покупает. "Все теперь замыкаются по вечерам в домах, подобных склепам", – подумал он, продолжая недавнюю игру воображения. Склепы тускло освещает отблеск телевизионных экранов, и люди сидят перед экранами, точно мертвецы; серые или разноцветные отсветы скользят по их лицам, но никогда не задевают душу.

– Без определенных занятий, – прошипел механический голос. – Что вы делаете на улице?

– Гуляю, – сказал Леонард Мид.

– Гуляете?!

– Да, просто гуляю, – честно повторил он, но кровь отхлынула от лица.

– Гуляете? Просто гуляете?

– Да, сэр.

– Где? Зачем?

– Дышу воздухом. И смотрю.

– Где живете?

– Южная сторона, Сент-Джеймс-стрит, одиннадцать.

– Но воздух есть и у вас в доме, мистер Мид? Кондиционная установка есть?

– Да.

– А чтобы смотреть, есть телевизор?

– Нет.

– Нет? – Молчание, только что-то потрескивает, и это – как обвинение.

– Вы женаты, мистер Мид?

– Нет.

– Не женат, – произнес жесткий голос за слепящей полосой света.

Луна поднялась уже высоко и сияла среди звезд, дома стояли серые, молчаливые.

– Ни одна женщина на меня не польстилась, – с улыбкой сказал Леонард Мид.

– Молчите, пока вас не спрашивают.

Леонард Мид ждал, холодная ночь обступала его.

– Вы просто гуляли, мистер Мид?

– Да.

– Вы не объяснили, с какой целью.

– Я объяснил: хотел подышать воздухом, поглядеть вокруг, просто пройтись.

– Часто вы этим занимаетесь?

– Каждый вечер, уже много лет.

Полицейская машина торчала посреди улицы, в ее радио-глотке что-то негромко гудело.

– Что ж, мистер Мид, – сказала она.

– Это все? – учтиво спросил Мид.

– Да, – ответил голос. – Сюда. – Что-то дохнуло, что-то щелкнуло. Задняя дверца машины распахнулась. – Влезайте.

– Погодите, ведь я ничего такого не сделал!

– Влезайте.

– Я протестую!

– Ми-стер Мид!

И он пошел нетвердой походкой, будто вдруг захмелел. Проходя мимо лобового стекла, заглянул внутрь. Так и знал: никого ни на переднем сиденье, ни вообще в машине.

– Влезайте.

Он взялся за дверцу и заглянул – заднее сиденье помещалось в черном тесном ящике, это была узкая тюремная камера, забранная решеткой. Пахло сталью. Едко пахло дезинфекцией; все отдавало чрезмерной чистотой, жесткостью, металлом. Здесь не было ничего мягкого.

– Будь вы женаты, жена могла бы подтвердить ваше алиби, – сказал железный голос. – Но…

– Куда вы меня повезете?

Машина словно засомневалась, послышалось слабое жужжание и щелчок, как будто где-то внутри механизм-информатор выбросил пробитую отверстиями карточку и подставил ее взгляду электрических глаз.

– В Психиатрический центр по исследованию атавистических наклонностей.

Он вошел в клетку. Дверь бесшумно захлопнулась. Полицейская машина покатила по ночным улицам, освещая себе путь приглушенными огнями фар.

Через минуту показался дом, он был один такой на одной только улице во всем этом городе темных домов – единственный дом, где зажжены были все электрические лампы и желтые квадраты окон празднично и жарко горели в холодном сумраке ночи.

– Вот он, мой дом, – сказал Леонард Мид.