Азамат Козаев: Имяхранитель

– Я, полковник Коллегии общественного здоровья. Я, полноименный Модест Агриппа, имеющий право арестовывать членов монаршей фамилии. – Полковник поднял вверх кисть с плотно сжатыми перстами, и повелительным жестом направил на спутников Ромаса. – Дем Корагг, эти люди обвиняются в браконьерстве, пиратстве и преднамеренном убийстве членов Коллегии. Ты знаешь что делать.

Корагг кивнул, сказал: «богатыри, товсь!» – и навел ствол метателя на Ромасовскую челядь. Поняв, что их ждет, десять холеных, родовитых, сильных мужчин, привыкших под покровительством принца быть безнаказанными всегда и во всем, с ужасом завыли…

Химерия абсолютно заслуженно считалась единственным местом, откуда не требуется переправлять трупы на Погребальный. Не успели омеговцы отойти и на десяток шагов, а тела расстрелянных браконьеров уже напоминали муравейники. Всевозможные твари, от микроскопических жучков-могильщиков, размером с блоху, до здоровенных ливневых крыс – мерзостных созданий, голохвостых, вонючих и словно покрытых лишаями, – начали шумное пиршество. С неба пикировали одна за другой химерийские олуши.

Самка homo mustela затащила останки супруга высоко на скалы и там пожирала в одиночку, жалобно поскуливая. Временами она принималась в отчаянии биться грудью оземь (вой ее становился при этом душераздирающим), но всякий раз находила в себе силы успокоиться и продолжить жуткую тризну.

Посланные вперед Лекс и Гвоздодер скоро подали условный сигнал, означающий, что побережье расчищено. Выйдя из расселины, омеговцы увидели возле кромки прибоя еще одну шевелящуюся кучу, атакуемую олушами. Здесь основную массу трупоедов составляли крабы и многоножки.

На волнах покачивалась прекрасная моторная яхта. Надстройки, мачты, борта – все было снежно-белым. Ажурные гребные колеса сверкали позолотой. На высокой скуле корабля золотом с алой каймой было начертано: «Слава Фридриха».

От погибшего «Кербера» осталось только огромное пятно маслянистой пленки, вытянутое с востока на запад и напоминающее застывшего в прыжке трехголового пса. А более – ничего. Ни щепки, ни головни, ни обломка мачты.

Фридрих до сих пор был совершенно безмятежен, смотрел исключительно вперед и вверх и – молчал. Сейчас же вдруг заговорил. Звучным, хорошо поставленным голосом прирожденного оратора.

– Полковник, – сказал он. – Обращаюсь к вам. Вы дворянин и поймете. Каторга для меня абсолютно, абсолютно неприемлема. Сколько вы хотите, чтобы забыть это недоразумение навсегда?

– Ваше сиятельство сами назвали меня дворянином.

– Так я и думал. Этого и боялся. А впрочем… – он надменно усмехнулся. – Тогда убейте.

– Не имею права.

– Что за напасть! – сказал Фридрих скучливо. – В таком случае, объявляю вас низким человеком. Подонком, негодяем… Что, терпимо? Так предложите же сами что-нибудь, что позволило бы вам вызвать меня на дуэль! Вы скотоложец, растлитель малолетних. Завитой затылок из портового притона, отдающийся матросам за рваного «василия». Ну, что же вы терпите, эв Агриппа?

– Не имею права, – отчеканил Модест. Его трясло от гнева.

– Зато я имею, – сказал Иван.

– Поди прочь, обломок. Я скорее схвачусь с поганой ливневой крысой, чем с животным, вроде тебя. Я скорей…

– Заткнись, Фридрих, – оборвал его Иван. – Ты же знаешь, кем я был. Пусть я не помню ничего, но ты – ты все помнишь. Ведь тебе всегда хотелось выпустить мне кишки. И тогда, когда я обладал Именем, и после. Или я не прав?

Принц закинул голову к небу и театрально расхохотался. Потом сложил руки на груди и сказал:

– Ты прав, обломок. Хорошо, я сражусь с тобой и погибну. Доставай свой клинок, преторианец.

– Эв Агриппа, – сказал Иван, сбрасывая амуницию, избавляясь от лишней одежды и оружия. – Мне кажется, у «Омеги» масса дел на борту «Славы Фридриха». Там наверняка остался экипаж, с которым рано или поздно придется вступить в контакт. Без принца они уйти не посмеют… Поэтому вам стоит поторопиться.

– Смелей, полковник! – подбодрил Модеста Ромас. – «Греческого огня» на борту больше нет. А с двумя автоматическими метателями, управляемыми безусым юнгой, вы как-нибудь справитесь.

Когда шлюпка «Славы Фридриха» с тремя перехватчиками и Модестом, вооруженным автоматом, отчалила от берега (Лекс и Корагг поплыли к яхте под водой, выныривая так редко, как только можно), Иван и Фридрих стояли – враг напротив врага – в каких-то пяти-шести шагах.

Принц с обманчивой небрежностью опирался на кавалерийскую саблю, позаимствованную из арсенала «Омеги». Ветерок трепал его платиновые кудри и кружево широкого ворота. Осанка его была безупречна. Прекрасное лицо – злобно.