Юрий Максимов - Зиккурат

Речь капитана прервалась. Я стоял неподвижно, наклонившись пылающим лицом в кромешный мрак каюты. Сквозь нас текли секунды, сливаясь в минуты. Лишь прерывистое хриплое дыхание доносилось из густой черноты.

– А помнишь, я сказал, что отрублю себе руку, если ты будешь участвовать в контакте?

Непонятный шорох послышался в глубине. Я напрягся.

– Вы тогда погорячились, – осторожно ответил я, по-прежнему не в силах ничего разглядеть перед собой.

– Прости, что я не сдержал слова… Прости, что допустил…

– Вам не за что извиняться. Я глубоко признателен за ваше высокое доверие…

– Я здесь ни при чем! – Он сорвался на крик. – Неужели ты не понимаешь? Будь моя воля, мы бы уже летели к Земле. Вот только… воли моей больше нет… Нами поиграли и бросили. В любой миг могут снова взять и «поиграть»… Мы здесь… как муравьи в коробке… Внутри можешь ползать свободно, а попробуй вылезти наружу – щелчок, и обратно… Муравьи…

Я открыл рот, чтобы возразить, но что-то удержало меня. Напряжение, созданное обстановкой, побуждало ловить каждое слово собеседника, будто вот-вот из его уст может выскользнуть что-то важное.

– Знаешь, мне впервые в жизни искренне жаль, что Бога нет, – сказал капитан. – Сейчас бы пригодилась Его помощь…

Тут стало ясно: Муса очень плох. Хуже, чем можно предположить по всем намекам ребят. Ум его не мог оправиться от какого-то сильного потрясения.

– А что мешает вам допустить, что Он есть? – бережно поинтересовался я, скорбно сведя брови.

– Мой разум, – глубокий вздох. – Только существование материального мира может быть осмыслено и доказано. Религия есть не более чем продукт социально-классовых отношений и человеческой психики. А психика моя погаснет вместе со мной в момент смерти. Лишь густая, кромешная чернота ожидает меня. А потом – ничто…

– Не стоит предаваться столь мрачным мыслям, капитан…

Сухой смех в темной каюте.

– Ты думаешь, я сбрендил? Напрасно! Ладно, Софронов. Спокойной ночи!

– Спокойной ночи, капитан.

Я отошел. Люк с тихим шорохом закрылся, становясь одновременно заслоном от капитанского уныния и могильной плитой для надежды впервые по-человечески поговорить. На душе стало пасмурно и тоскливо, как-будто случилось что-то непоправимое.

Зайдя к себе в каюту, я сел за компьютер. Лишь бы отвлечься от тоскливого чувства, навеянного разговором с Мусой. Первым делом проверил свою новую догадку о хобби Суня.

Для этого нужно число, увиденное вчера на счетчике, прибавить к числу, которое недоставало ему до цели… Получилась круглая сумма: 1200. Теперь осталось ввести в строку поиска полученный результат вместе с фразой про «добрые дела»… щелчок… Вчитываясь в найденные поисковиком тексты, я все больше хмурился. Хобби Суня перестало быть секретом, и открылся смысл упоминания моего имени в последние дни. Не могу сказать, что меня это порадовало.

Затем настал черед проверить имена сангнхитов. Результатом я оказался несколько озадачен, хотя, похоже, именно это и имел в виду Бонго. Несмотря на снобизм, уроженец африканских саванн и профессор Кенийского университета был невероятно умным мужиком с поразительной эрудицией.

Кто-то окликнул через открытое отверстие люка:

– Вася, ты идешь? Тебя ждут.

В проеме стоял Сунь со спальником на плече.

– А почему меня ждут? – удивился я.

– Все-таки мы на чужой планете, – напомнил бортинженер. – Лучше нам быть вместе, выходя наружу.

Замечание я счел резонным, взял спальник и покинул каюту. Мы с Сунем бодро затопали по пустому коридору. Очень удачно, что торопить меня послали именно бортинженера. Можно сразу поставить все точки над «i»:

– Ты даос, не так ли?

Он не смог скрыть удивления.

– Это тебе Бонго сказал?

– Нет. Твоя электронная книжка. 1200 добродетельных поступков, которые нужно совершить даосскому аскету на пути к бессмертию. И один дурной сводит их на нет.

– Ты очень проницателен, Вася, – заметил Сунь и вежливо улыбнулся. – Но я вижу, что ты смотришь на меня другими глазами. Что изменилось?

Мы перешли в первый рабочий.

– Видишь ли… Твой список дел. Два последних раза – мое имя… Это твои посещения, верно?

– Да.

Я вздохнул:

– Конечно, люди не обязаны быть такими, какими мы их себе представляем. Но все же грустно, когда понимаешь, что человек относится к тебе хуже, чем ты думал раньше.

– Я глубоко опечален тем, что огорчил тебя, друг, – было видно, что его задели мои слова. – Я хотел бы узнать, чем именно разочаровал тебя, чтобы иметь возможность исправиться… – мы свернули налево, в коридор шлюзового отсека, – …если это, конечно, не мои убеждения…