Молодой парень Марк Энс (это был его первый полет после окончания политехнической академии) не мог и думать о сне, не мог унять своего волнения и любопытства, донимал вопросами Зоряну, сидевшую в кресле рядом:
— Видимо, на Центурии многое изменилось со времен предыдущей экспедиции. Правда же? Как ты думаешь? Мы уже целый час на планете, а к нам никто не вышел…
— Мы опустились на Плато Дилиаков.
— Да, но мне не дает покоя…
Его волнение казалось наигранным, неискренним, словно он стремился всем доказать, что программа исследования Центурии — органическая часть самого существа молодого инженера Марка Энса. Пусть, дескать, никто не сомневается в необходимости его участия в экспедиции.
— Твой голос меня убаюкивает. Твой голос навевает сон. Я уже сплю. Сплю… — Зоряна улыбалась с закрытыми глазами, полулежа в глубоком кресле.
— Послушайте, — громко произнес Марк Энс, обращаясь ко всем остальным. — Не могли же центуриане нас не заметить? Предыдущие экспедиции они встречали, будто оповещены были заранее.
— Встречали, — грустно улыбнулась Зоряна и открыла глаза. — Первой экспедиции они вообще не разрешили выйти из корабля. А второй великодушно подарили несколько часов для осмотра планеты… Если бы не встреча с Тириданом, мой отец не привез бы ничего действительно ценного из второй экспедиции. И теперь нам, по крайней мере, известно о существовании этого таинственного Плато Вечности.
На экранах внешнего панорамного обзора плескалось море. Темно-каштановые низкие скалы причудливыми карнизами нависли над водой. А дальше за скалами — пологие каменные холмы волнами убегали к горизонту. Пустынный пейзаж, взгляду не на чем было остановиться. Из четырех динамиков из-под купола кабины доносилось легкое посвистывание ветра и плеск волн. Мы совершили посадку почти у самого берега.
— Я выйду, — сказал Марк Энс. — Хорошо, командир? Можете за меня не беспокоиться.
Все понимали волнение молодого парня и его желание скрыть отсутствие опыта. Никто не остановил Марка, к сожалению. Лишь командир попытался успокоить его:
— Мальчик, мы сели на Плато Дилиаков. Они его называют, как объяснила Зоряна, Плато Вечности. Надеюсь, ты скоро утолишь свою жажду открытий.
— Командир, взгляните, какая скучища за бортом. Боюсь, что многого нам здесь не открыть.
— Хочешь стать первым охотником в этой пустыне? — улыбнулся Драголюб.
Марк Энс решительно встал с кресла, подошел к нише-шкафу и достал свой комбинезон:
— Помните, как у Сандра?
Ты — словно камешек скользишь по водной глади, рожденный суетой ребяческих забав.
И опьянение измен, и все далекие преграды еще прекрасны, так прекрасны для тебя.
Ты видишь берег, ребятишек игры, ты видишь солнце, фейерверки брызг, ты видишь, как стареют вербы, ты видишь, как стареет мир.
Летишь, как камешек по водной глади, но где-то в том далеком далеке ты, переполненный увиденным, застынешь на синей-синей глубине…
Припомнили? Это мой девиз — никогда не останавливаться. А вам действительно нужно отдохнуть? Забываете гениальный «принцип камешка» — не останавливаться. Или вы уже опускаетесь на синюю глубину, старики? — смеялся он. — Отдыхайте и завидуйте мне, самому молодому.
Марк Энс прикрепил шлем и направился в деклимационную камеру. Вскоре мы увидели его на экране внешнего обзора. Голубой комбинезон с оранжевой шестеркой и серебристый полупрозрачный шлем в ярких лучах Центы оживили коричневое однообразие каменной пустыни. Одиннадцать кресел по периметру круглого зала облегали наши уставшие тела. Двенадцатое — пустое — сохраняло на своей поверхности едва заметное углубление. Тогда никто из нас и подумать не мог, что парень не возвратится никогда. Я смотрел, как он медленно удалялся, голубое пятнышко на экране уменьшалось, пока не потеряло полностью цвет, превратившись в темную точку на небосклоне.
Связь с инженером была включена, но Марк Энс шел минут десять, не проронив ни слова. И вдруг воскликнул:
— Непостижимо!
Потом почему-то рассмеялся громко, и показался нам этот хриплый смех жутким.
— Непостижимо! — повторил и опять захохотал.
Связь оборвалась внезапно. И почти сразу же послышался странный звук, похожий на звук вибрирующего камертона. Громкость его то возрастала, то снижалась, неритмично пульсируя. Мы слышали его в кабине таким, каким он был за пределами корабля — на табло звукового усиления светилось:
Читать дальше