Лариса Захарова - Планета звезды Эпсилон (сборник)

На первой полосе под крупной шапкой « Мы хотим оздоровить общество» стояло интервью Бэкки с одним из Верховных министров.

«Разнузданность наших нравов, — читал я, — давно требует принятия самых безотлагательных мер. И вот власти планеты, внимая многочисленным жалобам ее жителей, вынесли четкое и строгое решение: за всякое отступление от норм нравственности и морали — смерть!»

Что это такое? — меня будто кипятком облили. Я отказывался верить своим глазам. Что за страшный сон? Мракобесие, средневековье, инквизиция…

— Грандиозное начинание, — сказала Бэкки, вернувшись с пресс-конференции, — я всегда верила в прогресс и его достижение любыми средствами. Цель абсолютно благородна.

— Я ничего не понимаю. Это странно, Бэкки! — Она не слушала меня. Все это… Как можно?…

— Забавный случай, — она явно не слушала меня, поглощенная собственными мыслями, вчера, когда прессе рассказали о новом законе, редактор газеты «Производственный континент» назвал его необдуманным и антигуманным. Вчера же его избили до полусмерти. Ой! Мне сегодня везет! Это он! — И с этими словами Бэкки выскочила из машины.

Обернувшись, я увидел беанца в синем костюме. Бэкки о чем-то оживленно поговорила с ним и вернулась в машину весьма довольная.

— Он согласился.

— Кто и на что? — неодобрительно отозвался я.

— Элдар Крауф, член комиссии семнадцати, тот, что спас нас от негодяя… Он согласился. Понимаешь, я получила в редакции разрешение на серию репортажей. — Она прилегла на руль и повернула ко мне голову. — Это признание, милый, когда журналисту отдают целую тему, это великолепно… И я хочу, чтобы у этой серии был герой, как бы тебе лучше объяснить… ну, единый тематический стержень.

— По-моему, у этой темы уже есть стержень. Дуло пистолета.

Бэкки обиженно поджала губы и включила мотор.

— Приготовься к головокружительной езде, постараюсь выжать из него все, — это уже об электромобиле, — надо спешить: я должна успеть еще переодеться.

— Что?

— Мы едем на свадьбу. Не могу же я появиться в высшем обществе в таком виде.

Бэкки свернула на узкую улочку, сияющую витринами. Я опешил, потому что привезла она меня в магазин мужской одежды.

— Неужели ты считаешь, что я соглашусь пойти с тобой в общество, когда ты в такой дурацкой униформе? И так четыре года хожу как с бельмом на глазу! Мне надоело, что на тебя оглядываются, — говорила Бэкки, водя меня среди стеллажей и вешалок. — Надо быть как все, не выделяться.

Заставила меня надеть костюм беанской моды — я чувствовал себя в нем актером, играющим в исторической пьесе. Переубедить Бэкки все равно было невозможно. Мой летный комбинезон она завернула в бумагу и бросила в багажник машины.

— А теперь домой! Я приведу себя в порядок. Знаешь, эта свадьба прямо-таки символична: женятся сын владельца фабрики и дочь хозяина универмага. На свадьбе, кстати, будет Крауф. Я пригласила его. Надо же завязывать отношения. Он симпатичный человек. Я уверена, тебе он понравится. Он преподаватель философии, работает в университете.

Да, Крауф внешне производил весьма достойное впечатление. Но он был членом комиссии семнадцати, он был человеком, который мог убить чудовищно… Я заговорил с ним первым:

— Мне трудно судить о действиях вашего правительства, понимаю, я чужак, но должен сказать: слишком это дорого — платить жизнью за нравственный грех. Конечно, воспитывать людей необходимо, но насилие не та мера. Человек может попасть в такую ситуацию, когда поступок будет иметь двойное толкование.

Мы уже возвращались с «символической» свадьбы, ситуация казалась мне подходящей для разговора.

— Должен быть предел всему, и новому закону тоже, — сказал я.

— Ну, конечно, — с иронией отозвался Крауф, — было бы, наверное, куда гуманнее, рассматривая закон как воспитательную меру, пристрелить нарушителя морали, а потом воскресить, пригрозить пальчиком: «Не делай так больше, мальчик!» Но такого не бывает.

Крауф вдруг резко нажал на тормоз. Впереди на дороге образовалась пробка.

Крауф пошел посмотреть, в чем дело. Вернулся он через несколько минут.

— Предел… — проворчал он, глядя на меня, — предел… Пойдемте, Алексей, вам это будет интересно.

Пробравшись между машинами, мы вышли на перекинутый над мелкой речкой мост. У парапета стояли люди, они, смеясь, смотрели вниз. Мне не понравился их смех. Кое-кто свистел, как на футбольном матче.

— Смотрите! — приказал Крауф.