— Вот в чем проблема, — открылся Эде однажды, когда они прошли особенно мрачный сектор взорванных звезд. — Если я снова стану человеком, останусь ли я собой? Если я произнесу слово, выключающее этот компьютер, что будет со мной?
Человеком, еще до того, как он дерзнул стать богом, Эде глубоко чувствовал логику реальной вселенной. Он испытывал сомнения, как любой человек, но он заклеймил свой страх и неуверенность, объявив их низкими и недостойными эмоциями. Он, как-никак, был Николос Дару Эде, основатель религии, ставшей затем самым значительным культом в истории человечества. Он всегда был гением, провидцем и прежде всего верующим. Только гениальный архитектор мог запрограммировать свой разум в компьютер, который он назвал вечным. Только философ, обладающий даром провидца, мог оправдать перенос человеческого сознания из живого мозга в схемы электронной машины. Только верующий, вдохновенный пророк мог открыть другим людям, как можно вырваться из телесной тюрьмы и в конечном счете победить смерть.
Он стал первым человеком, сознательно прекратившим телесную жизнь, чтобы обрести бесконечность духовной жизни. Он позволил своим коллегам-архитекторам уничтожить его мозг нейрон за нейроном, чтобы в точности скопировать свое сознание. Он умер самой настоящей смертью, чтобы стать бессмертным. Он совершил этот смелый (и безумный) акт из гордости, из-за фундаментальной неверности своих рассуждений и из любви к одной весьма странной идее. Эде, вопреки глубокой логике, убедил себя в том, что душа человека способна обрести вечную жизнь в виде компьютерной программы, и это затем стало основополагающей доктриной Вселенской Кибернетической Церкви. Самым печальным и трагичным было то, что частью сознания Эде всегда сомневался в этой доктрине. Все три тысячи лет, пока он был богом, мысль о совершенном им самоубийстве преследовала его. Это до сих пор не давало ему покоя — но Эде, хотя и сознавал, что заблуждался, так и не избавился от порока, который когда-то привел его к той первой трагической смерти. При этом он прекрасно отдавал себе отчет в порочности своего мышления, своей личности, а может быть, самой своей души.
— Для меня, — признался он Данло, — идея всегда была прекраснее женщины, теория — нужнее хлеба и вина.
Всю свою жизнь он был влюблен в идеи. Он любил их не только за их силу и красоту, говорил Эде, но и за то, что они напоминают хорошо обставленные комнаты, где всегда можно укрыться от острых краев вселенной и ее равнодушия. Хотя Эде очень не хотелось в этом сознаваться, самой глубокой его мотивацией был страх. Ему всегда чудились опасности в окружающей его среде. Настоящая причина, по которой он захотел стать богом, заключалась именно в этом. Он всегда мечтал контролировать вселенную в целях самозащиты и потому всегда строил теории, объясняющие эту вселенную, всегда пытался свести ее бесконечную сложность к простым компьютерным моделям. Священным Граалем его жизни была единая теория или модель, охватывающая все сущее во вселенной.
Потому-то он и принял от Кремниевого Бога модель будущей вселенной, которая в конечном итоге погубила его. Он надеялся, разработав и усовершенствовав эту реальность, присвоить ее себе. С того времени он не меньше миллиона раз сетовал на свою привязанность к идеям и теориям, бывшую на деле привязанностью к самому себе. Он жаждал быть истинным провидцем, то есть видеть вселенную такой, какая она есть, но не мог, потому что не мог освободиться от себя самого от той программы, которую он написал, поместив свою человеческую сущность в вечный компьютер.
— Я совершил ошибку, — сказал он Данло. — Из-за своего страха я совершил одну фундаментальную ошибку.
Ошибка, по его словам, заключалась в том, что он слишком сузил свою личность, составляя программу. Боясь, что бесконечные возможности божества уничтожат его самосознание, как росток уничтожает семя, из которого произошел, он выискал в Эннеаграмме тип личности, который мог бы сохранить его «я», каким бы великим богом он ни сделался впоследствии. Так он в самом начале поместил свои человеческие черты и недостатки в простую форму. Когда он стал богом, они остались при нем. Первоначальная ошибка дала о себе знать в его битве с Кремниевым Богом, когда ему пришлось сражаться, урезав свою память и программы до пределов Эде, живущего теперь в компьютере-образнике.
Теперь, три тысячи лет спустя, он, как деревце бонсай, принявшее свою окончательную искривленную форму, закрепился сам в себе, урезанный, ограниченный, почти мертвый.
Читать дальше