Дэвид Зинделл - Экстр

Откуда бы ни взялся этот дом, Тамара смотрела на него как на чудо, но настоящее чудо ожидало ее внутри. В чайной комнате на низком столике стояла золотая урна и простая чаша из голубого кварцевого стекла. Тамара, счастливая оттого, что наконец вернулась домой, услышала голос. Он шептал в самое ее ухо, а может быть, прямо у нее в голове. Прохладный и сладостный голос велел ей наполнить чашу прозрачной жидкостью из урны. Тамара повиновалась. Голос велел ей пить, и она выпила все до дна, жадно и целеустремленно. Жидкость, холодная и горьковато-сладкая, немного напоминала каллу, которую Тамара однажды попробовала в музыкальном салоне Бардо. Но это было не калла, а нечто другое — лекарство от душевных недугов, эликсир, прозрачный и чистый, как вода.

Напиток погрузил Тамару сначала в грезы, а потом — в сон.

Она не знала, сколько проспала, но ей снились сны, странные и прекрасные сны, в которых она лежала с Данло нагая у жаркого огня. Она чувствовала, как жар обволакивает ее, словно золотое платье, и входит внутрь, словно длинный золотой змей, волнами поднимаясь вдоль позвоночника. Ей снились темно-синие глаза Данло, его золотой голос, его длинные, покрытые шрамами пальцы; снилось, как он обнимает ее, и играет ей на флейте, и что-то ей говорит. Сны напоминали Тамаре о самом сокровенном ее желании: быть истинно живой и побуждать к жизни все, что ее окружает.

Очнувшись наконец — через много часов или много дней, — она увидела, что лежит нагая на шкурах в каминной. В полном и ясном сознании она села, и ее взгляд упал на черный, холодный камин. Снаружи она замерзла, и ее пробирала дрожь, но внутри у нее пылали огонь и память. Она помнила каждое мгновение, проведенное с Данло, и много, много больше — ей открылось тайное знание, кто она и зачем явилась в этот мир. Она вскочила — ей хотелось танцевать, воздавая хвалу свершившемуся чуду и долгожданному исцелению своей души.

Вскоре после этого рядом с ее домом опустился легкий корабль, и ей велели сесть в него. Она не знала, был ли это корабль Шивана, поскольку пилота не видела. В пассажирской кабине она совершила быстрый перелет через спокойный голубой океан, и корабль снова сел на берегу, близ все того же знакомого дома. Пока Данло совершал свою далекую прогулку, Тамара вышла из таинственного корабля и увидела на дюнах «Снежную сову», корабль Данло, до половины занесенный песком. Она вошла в дом и в холодной медитационной комнате стала ждать возвращения Данло. Весь вечер она стояла у темного окна, смотрела, ждала и вспоминала вспышку узнавания в глазах Данло в ту давнюю ночь их первой встречи.

Пока она рассказывала, они успели выпить по три чашки мятного чая. Данло слушал молча — так птица китикеш слушает, как копошатся черви под снегом, — но многое в ее рассказе беспокоило. На каждый ответ Тамары относительно ее чудесного появления в этом доме у него возникало два новых вопроса. Тамара, к примеру, ни разу не упомянула о воине-поэте, который путешествовал с Шиваном.

Что случилось с Малаклипсом, носящим два красных кольца? Разлучила ли Твердь этих двоих, чтобы испытать каждого на свой лад? Загадывала ли она Малаклипсу стихи — или ему пришлось встретиться где-то на другом берегу с тигром, не имея при себе ничего, кроме ножа? Данло тревожила мысль, что воин-поэт находится на одной с ними планете. Еще больше его беспокоило, что Шиван выдержал испытания Тверди и задал ей вопрос, который намеревался задать он сам. Шиван определенно спросит, где можно найти Мэллори Рингесса. Тамара намекнула, что у Шивана есть свои причины повидать его. Может быть, Шиван просто надеялся узнать у него, как применять Великую Теорему и бороздить галактику по своему усмотрению, а может быть, у него имелись и другие причины.

Иногда, заглядывая в будущее и прозревая страшную красоту двух жизней, его и своей, Данло боялся за отца. Порой это становилось самой серьезной из его забот, хотя подобное беспокойство о судьбе бога казалось Данло абсурдом. Если Мэллори Рингесс действительно бог, разве не в его силах держаться подальше от пилотов, воинов-поэтов и прочих человеческих особей? Иначе зачем было ему покидать Невернес в то время, когда его слава затмевала солнце? Нет, отец, конечно, не даст себя в обиду — особенно какому-то воину-поэту. Боги не терпят никакого насилия над своей божественной сущностью. Они смеются над людским самомнением. В их воле любить людей или убивать их; иногда, как в случае с Тамарой, они даже простирают свои невидимые длани, чтобы исцелять людей от их недугов. Богиня по имени Твердь, например, любит испытывать людей при помощи ножей, стихов и обещаний лучшей жизни. Тамара, вертя в руках пустую чашку, намекнула, что Твердь делает это, чтобы раскрыть возможности человека. Но кто может знать это наверняка? Может ли Данло сказать, зачем его испытывают — и подвергается ли он испытанию сейчас, в это самое время, когда он пьет мятный чай с благословенной женщиной, возвращенной ему Твердью?