Эрнест Маринин - Узник (сборник)

– Счастливо, Дон!

– А скажи-ка мне, Томми, – спросил Джок, когда корабль уже ушел с орбиты, – что ты наплел такое нашему приятелю Дику Маккартни, что он все косился на «Донну»?

– Ой, Джок, ничего такого! Я ему рассказал, какие у нас позитронные противометеоритные пушки и показал, как у них откидываются защитные крышки. И еще сказал, что очень люблю, когда все по правилам.

– Ах ты старый враль! А что при посадке пушки отключаются и блокируются, ты, конечно, забыл сказать?

– Ну, он мог бы и сам сообразить. Любому ведь ясно – иначе они палили бы по всем космодромам и причалам! Так что я даже не воспользовался подпунктом «Д»…

– Ну-ну… Все равно я при случае проверю твои железные нервы. Но вот чего я не пойму: как ты до такого додумался? Честный, законопослушный, добропорядочный робот! Который очень любит, когда все по правилам!

– Ну, Джокки, я ведь не вчера со сборки. Кое-чему у людей научился. Например, что в любой игре можно выиграть, если она идет по правилам. Какие бы сволочные эти правила ни были.

– И если за соблюдением правил присматривают позитронные пушки?

– Ну почему обязательно позитронные пушки? Можно лучевые, даже пороховые…

– О-хо-хо, Томми, и когда же мы научимся обходиться без пушек…

– Может быть, когда для людей правила будут сильнее пушек?

– Для людей они и сейчас сильнее. Но не для сволочей. И пока есть сволочи, нужны пушки.

– А пока есть пушки, всегда будут сволочи, – меланхолически заметил Том.

– Так где же выход, высокоумный мой робот?

– А вот это уже вопрос не к роботу…

1985

«Корсет» вздрогнул и устремился (вообще-то полагалось ему именоваться «Корвет», но когда-то робобаба-машинистка на верфи сделала опечатку, идиотское словечко влетело в регистратор – и кранты; с тех пор мой кораблик страдал комплексами и хронической невезучестью). Я рванул рычаг тяги. Печь гневно загудела. Только тут я вспомнил, что нахожусь в кухонном отсеке и бросился было прочь, но стукнулся коленом о дверцу поддувала. Зашипел от боли и, отчаянно бранясь, хромая и подпрыгивая, заторопился в рубку. «Корсет» все еще стремился, как будто его невольно влекла неведомая сила, я ударил носовыми дюзами, пульт ударил меня по той же коленке, я перелетел через панель экранов и завис в матерой паутине между пультом и передней переборкой. Дюзы грохотали, перекрывая несущееся из кухни шкварчание, но не запах подгоревшей яичницы (на сале). «Корсет» с грохотом ударил в неведомую преграду и остановился.

Меня распластало по переборке, немного меня даже растеклось по стенкам и потолку, пятка попала в трещину (переборка прохудилась еще по дороге туда, но в космопорту не смогли найти лудильщика, который отправился к свояченице на крестины в позапрошлом году). Страшная тяжесть не исчезала, я растекался все более тонким слоем, пятку все глубже всасывало в трещину наружным вакуумом, и она начинала понемногу улетучиваться в силу сухой возгонки, из кухни выпала сковорода, обрушилась на переборку в дюйме от моей головы и раскололась. Горячая яичница шлепнулась мне на лицо, а я не мог шевельнуть рукой и, вероятно, умер бы от удушья, но в беде становишься находчивым – я высунул язык как можно дальше и слизнул яичницу с окрестной части лица и с левой ноздри. Наверное, такой горелой яичницы не числилось и в книге рекордов Гиннесса, но когда хочется дышать… Не бывать бы счастью, да несчастье помогло – яичница подкрепила мои слабеющие силы, и я начал понемногу собираться. Часть меня сползла обратно со стен и потолка, и я поторопился выбраться из щели, пока был еще распластан. Оскальзываясь на яичнице, цепляясь за скобы, я, как альпинист из пропасти, карабкался обратно к пилотскому креслу. А тяжесть все росла, время от времени из печи выпадали горящие угольки, и лишь сально-яичная маска на лице спасала меня от опасных и болезненных ожогов…

Пора была что-то делать. Я потянулся к пульту, но рука была неподъемной тяжести, и мне пришлось взвалить ее на плечо, чтобы донести до кнопки. Двигатели отключились, стало тихо, в тишине раздался звонкий удар, потом еще, я в тревоге огляделся – и горестно вздохнул: это из кухни капал на пульт соус ткемали… Тяжесть несколько уменьшилась, но совсем незначительно, и хотя тяги не было уже никакой, «Корсет» продолжал вздрагивать и оседать носом вперед, время от времени чуть заметно переступая с ноги на ногу.

Растерянность наконец-то покинула меня, и я сразу все понял. Мой «Корсет» наткнулся на черную дыру, даже на микрочерную дыру, крохотную (как первая дырочка на носке, которую замечаешь лишь когда носок уже надет, а до выхода на работу осталось четырнадцать секунд и ни секунды более, а иначе – опоздание и неумолимый робот-табельщик), крохотную и потому не внесенную ни в одну звездную лоцию, как ручеек от подтекающего восемнадцатый год пожарного гидранта не найдешь на самой подробной топографической карте… Наверное, она была не более трех сантиметров в диаметре, но и этого хватило для острого шпиля моего незадачливого кораблика. А масса у нее была, думаю, как у Луны, и лишь невероятная прочность материалов, ежедневная гимнастика и обильное белковое питание помогли «Корсету» и мне выдержать ее чудовищное тяготение. И вот теперь медленно – потому что время в черной дыре практически не течет, – но верно «Корсет» все глубже влезал носовым шпилем в микробездонную черную пропасть…