Леонид Панасенко - Садовники Солнца (сборник)

Максим механически сделал еще шаг, и лыжи увязли в густой траве. Влажный горячий воздух пахнул в лицо, и мальчик буквально онемел от изумления. «Может, я замерзаю, и все это кажется?» — мелькнула тревожная мысль. Он снял рукавицу и больно ущипнул себя. Наваждение не исчезало. Напротив, лес как бы подступил ближе. Густой, душистый, солнечный. И незнакомый. Сосны не сосны, березы не березы. А вот стоят вообще ни на что не похожие деревья с голыми красновато-бурыми стволами. Ветки все в цвету, даже листьев не видно. Кустов — тьма. Странные такие. Похожие на папоротники.

— Неужели в тропики занесло? — подумал вслух Максим. Он еще раз внимательно огляделся. Нет, не тропики. В двух шагах за его спиной лес резко обрывался. Там, словно за толстым матовым стеклом, беззвучно развевались снежные космы.

Максиму стало не по себе. Откуда все это: лес, тепло, цветы? И где — в Антарктиде! Лучше, право, иметь дело с пургой. Она враг коварный, хитрый, безжалостный, но зато враг реальный, знакомый, повадки его хоть знаешь. А это… Это вообще или бред, или волшебство. Одно можно сказать наверняка — в радиусе двух тысяч километров нет и в помине таких райских уголков. И быть не может! Тогда что же перед ним? Нет, надо уходить отсюда. Сейчас же уходить! Тем более, что его ищут. И ищут где угодно, но только не в тропическом лесу…

Максим поспешно сорвал с ближайшего куста несколько листьев, сунул в карман куртки. Затем, тяжело волоча лыжи, обошел корявое деревце, чем-то похожее на акацию, и снова шагнул в леденящее месиво из снега и ветра. На выходе его тоже легонько толкнуло в грудь. Не оглядываясь, мальчик побежал в сторону станции. Время от времени он подносил к глазам компас, но стрелка словно взбесилась, и страх, как стая волков, начал окружать мальчика.

«Мама Юля, — мысли ползли хаотичные и слепые, как все вокруг. — Мы поедем на Тису. Как прошлым летом. Я попрошу у лесника разрешения, и мы снова будем жечь разноцветные костры. Дядя Павел добрый, он разрешит. Ему тогда тоже понравилось. Я ему даже химикаты свои оставил. Дядя Павел спрятал их. Говорил: «Я по настроению костры буду расцвечивать. Грустно — пусть голубенький горит, а весело — тогда твоих окисей, солей добавлю. Огонь и запляшет у меня на сучьях солнечными человечками…» Мама Юля, не надо огня. Его так много. Белого, холодного. Ой, какой холодный огонь!»

В голове стучало, во рту пересохло. Изнутри поднимался тошнотворный жар, и Максим жадно ловил губами снег — все хотел утолить внезапную жажду. Он уже еле шел. Останавливался, снова брел наугад. Память все чаще уводила его к счастливым полянам лета. Все чаще появлялось желание остановиться, прилечь, отдохнуть хоть немножечко. Он останавливался, но мама Юля непривычно резко и повелительно кричала издалека: «Иди, быстро иди!» — и мальчик, плача и забываясь, снова брел вперед.

Свет близких фар ослепил его, и он упал.

— Сыночек, как же ты так! — шептал Егор Иванович, поднимая Максима на руки.

— Ах вы, зайцы мои, — приговаривал Гарибальди, укладывая мальчика на заднее сидение вездехода. — В снегу все, закоченелые. Сейчас мы зайцев отогреем, чаем напоим…

Отец Максима старался помочь начальнику станции, но тот оттеснял его могучим плечом и ворчал:

— Не суетитесь, Егор Иванович. Не пристало, брат, не пристало.

Он включил автоводитель, укрыл Максима своей огромной шубой.

— Папа, — тихонько сказал Максим. — А я в лесу был. Чудной такой лес. Все в цвету, тепло…

— Бредит, бедняга. — Тимофей Леонидович нахмурил брови, прибавил скорости.

— Нет, па, я серьезно. Лес…

Очнулся Максим от громкого голоса доктора Храмцова.

— Чип-чип, чепуха, — басил Храмцов, он же — Карлсон. — Двустороннее воспаление легких. Считайте, что мальчик отделался легким испугом. Но пяток деньков придется полежать.

Начальник станции сидел на кушетке, смотрел на Максима и улыбался.

— Па, Карлсон, Тимофей Леонидович, — Максиму почему-то было трудно говорить. — Там правда был лес. И лето. Честное слово. Я тогда ни капельки не бредил. И потом тоже не бредил.

Отец и Гарибальди переглянулись.

— Не верите? — у мальчика на глаза навернулись слезы. — Посмотрите у меня в кармане… В куртке. Посмотрите, пожалуйста!

Егор Иванович пожал плечами, взял мокрую куртку сына и вытряхнул содержимое ее карманов.

На белый пластиковый пол упали пакет-аптечка, блокнот, компас и… четыре немного помятых листка. Изумрудные, сочные, зазубренные по краям.

Храмцов подобрал листья.