Яцек Дукай - Ксаврас Выжрын

- Яхим.

Смит поднял голову.

- Что?

- Я пошел.

- Куда?

- Останься. Как вернусь, скажу. Возможно, уже...

- Так?

- Ничего. - Витшко сбил в ладонь пепел с цигарки, криво усмехнулся.

У Смита сердце забилось сильней.

- Он?

- Сиди.

- Он? Скажи же. Неужели...

- Сиди, холера тебя подери. Что это ты такой резкий? Куда так спешишь, в могилу?

(((

Смит остался один и только теперь заметил людей. Он утратил дистанцию: неожиданно, без предупреждения, без промежуточных состояний. Щелк: и его залила волна эмпатии. Он ел яблоко: старое, засохшее, наверняка червивое. Подошла девочка, попросила кусочек. Он вынул перочинный нож, отрезал. Та даже рот открыла от изумления, поскольку совершенно не рассчитывала на исполнение просьбы. Угощение приняла, поглядывая на Смита с интересом. На глаз ей было лет девять, но, скорее всего, она была постарше: здесь дети развивались не совсем правильно - может по вине земли и воздуха, зараженных большевистской войной, может по вине войны нынешней.

- У вас больше нет?

- Нет.

- Мама бы купила.

- Больше нет.

- Ага.

Смит пригляделся к ее одежде. Весьма характерно: каждая вещь из совершенно разных наборов. Латанные темно-синие штаны от какого-то комбинезона, несколько большие; грязные теннисные туфли с длинными, черными шнурками, которые, словно ремешки сандалий римских легионеров, тесно оплетали ноги повыше щиколоток; разлезающийся розовый свитерок, слишком тесный, тоже не очень чистый; сверху тренировочная куртка с обрезанными рукавами; на левой руке шерстяная рукавичка, дырявая, цвета однообразной грязи. У девочки были светлые волосы, перевязанные каким-то выгоревшим платком - светлые волосы и темные глаза, темное лицо, вся словно в застарелых полосах маслянистой смазки.

- Голодная?

- А что?

- Ничего, - замкнулся Смит. Он не мог начать вот так, задаром, раздавать еду - на него тут же обратили бы внимание. Зима была тяжкая, но, путешествуя с силезцем о стране, он как-то не видел умирающих от голода; только ведь у голода много лиц, он же, родившийся и воспитанный в мире сытости, знал лишь комиксовые версии Всадников Апокалипсиса, мыслил экстремумами, шокирующими планами камеры. И никто бы не получил награды, фотографируя эту вот девчонку: она не было худой до костлявости, смертельно раненной, она не убивала и не ранила до смерти, не принадлежала она и к числу чрезвычайно фотогеничных несовершеннолетних жертв лучевой болезни но тем не менее, это в ее глазах, на ее лице была глубокая тень близящегося Армагеддона.

- Как тебя зовут?

- Вера. - Она откусила следующий кусочек яблока. - А вы куда идете?

- Да так, работу ищу.

- К немцам?

- Да. В Силезию.

- А деньги у вас есть?

- Да вроде бы иногда пропускают даром.

Девочка скорчила мину.

- И вы в это верите? Все берут.

- Посмотрим.

Она без всякой уверенности кивнула. Сплюнула косточкой и уселась рядом со Смитом, опираясь о бетон спиной и подтянув коленки под самый подбородок.

- Мама говорит, что на сей раз это уже конец.

Смит не понял.

- Конец?

- Нуу, начнут драться, а потом придут китайцы.

- А русские?

- А что русские? - фыркнула она. - Им дадут водки, и все будет спокойно.

Смит смеялся про себя, слушая этот политологический анализ.

- А папа? - спросил он.

- Что?

- Ну, что думает по этому поводу он?

- Э-э, пан, папу моего вот уже три года назад забрали.

- Забрали?

- Ну мертвый о, мертвый. - Она приложила сложенные пистолетиком пальцы к своему виску. - Бац! Знаете, как при этом вылетают мозги? Серый такой холодец на стенке. Но иногда пуля остается внутри, и тогда ничего не видно. Но если очередь из влода, тогда головы совсем нет. Та-та-та! А я когда-то стреляла... знаете, как бьется? Чуть из рук не выскочил. Вы когда-нибудь стреляли? Брат говорит, что самые лучшие, это снайперские. Идет себе человек по пустой улице, и тут тебе, неизвестно откуда... и готово! Классно же? Только гранаты еще лучше. Мы как-то нашли с братом... О боже, мама меня зовет, надо бежать. - Она схватилась с места и скрылась.

Смит не глядел ей вслед. Он чувствовал себя виноватым даже за то, что вообще с ней разговаривал. В голове была сплошная каша, даже и не знал, что обо всем этом думать. Здесь он пребывал достаточно долго, чтобы не пользоваться категориями психозов и детских травм; только вот вместо них никаких других инструментов не находилось. А в результате ему просто не хватало слов, и мир, неописанный, разлетался на куски. Люди, предметы, идеи - все размывалось. Эта девочка - Боже мой, эта девочка... ведь она ни в коем случае не больна, для нее все здесь абсолютно естественно.