Яцек Дукай - Пока ночь

Зазвенел телефон.

Трудны поднялся, взял трубку.

- Трудны.

- Прекрасно, что застал тебя. - Звонил Янош.

- Что случилось? Контролеры поспешили?

- Ой, даже и не напоминай!

- Так что же?

- Слушай, тебе знаком некий фон Фаулнис?

- Кто, кто?

- Петер Уналус фон Фаулнис, штандартенфюрер СС.

- Впервые слышу.

- Он задержался здесь на праздники. Проездом из Берлина.

- Так чего ты такой перепуганный? Он что, из Sicherheitsdienst? А?

- Я уже тебе сказал, откуда он: из Берлина. И не пускай тебя не вводит в заблуждение его чин; хотя мы оба полковники, я ему, самое большее, только сапоги могу полирнуть. Генерал-майор ему разве что задницу языком не вылизывает. Так слышишь меня, Трудны? Говорят, что у него ходы к самому Гиммлеру.

- У кого, у этого фон Фаулниса? - Ян Герман снял очки, почесал бровь. - Ну хорошо, я понял, что нас посетил какой-то серый кардинал, направляющийся из паломничества прямиком из Вольфшанце... Ну а мне что до того?

Янош ужаснулся.

- Что ему до того?! Ты думаешь, чего это я тебе звоню? Так вот, исполняю роль герольда: передаю тебе приглашение позавтракать с штандартенфюрером Петером фон Фаулнисом. Завтра, в главном зале "Ройяля". Девять тридцать. И если опоздаешь, башку тебе откручу.

У Трудного сперло дыхание.

- Смеешься, - просопел он.

- Как же, смеюсь...! Трудны, прошу тебя, скажи мне честно: что тут происходит?

Ян Герман добрался до кресла и свалился в него вместе с телефоном; открытая Книга находилась уже вне поля его зрения: произошло неожиданное возвращение дневного Трудного.

- Я этого человека не знаю. В жизни никогда о нем не слыхал. Боюсь, Янош, что кто-то меня подставил.

- Кто?

Трудны в памяти быстренько прочесал последние события.

- Был недавно один такой младший лейтенант из штаба...

- Фамилия?

- По-моему, Хоффер. Ванны генерал-майора.

- Хоффер... записал, проверю. Никого больше?

- Да нет, все как обычно. Ты же знаешь, как оно. Врагов никто себе не выбирает. Хмм, а у тебя, случаем, никаких подозрений, чего эта домашняя собачка рейхсфюрера СС может от меня хотеть?

- Тебя еще сильнее перепугать?

- Что, ничего не сказал?

- Сказал лишь то, чтобы договориться с тобой позавтракать. Я даже и не спрашивал, почему с этим он обратился ко мне. С людьми подобного сорта лучше вообще не иметь дел. Обещай ему все, чего он только не пожелает, во всем соглашайся, плачься и съебывайся оттуда немедленно, как только сможешь. Черт подери, Трудны, ты же поляк!

- Ну правильно. Все так. Gute Nacht.

Ян Герман пошел рассказать обо всем жене. Та жарила фарш для пирожков.

- Что? В самый Сочельник идешь завтракать с каким-то эсэсовцем?

- Успокойся, Виола, я же не мог отказать...

- Ты подумай, какой беспомощный...!

Все закончилось обоюдным раздражением. Ян Герман поймал себя на том, что думает о Виолетте, как о еще одной помехе в ведении дел. Это разъярило его еще сильнее. Спать он лег в самом паршивом настроении. И снилось ему, будто он насилует женщину без лица. Утром проснулся с неясным чувством вины. Глянул на Виолу, которая стояла у окна, повернувшись спиной, крепко сложив обнаженные руки на груди, чуть сгорбившись, засмотревшись в мрачную белизну тихой улицы.

- Сочельник.

- Сочельник, - эхом шепнула она.

- Плохой я человек.

- Успокойся.

Трудны крякнул, вылез из под одеяла, встал, потянулся; подошел к жене сзади, но не обнял ее. В комнате было теплее, чем представлялось; старая печка грела как следует; даже встав только что из постели, Трудны не чувствовал прохлады.

- Я тебе кое-что скажу, - он наклонился над ней, приблизил свои губы к самому ее уху, заслоненному черными, спутавшимися волосами; втягивая воздух, он втянул в себя и ее запах: от Виолы пахло сном. Чувство обоняния у Яна Германа было развито сильнее, чем у многих других людей, непропорционально сильно даже по отношению к другим собственным органам чувств; некоторые моменты, определенные впечатления помнил исключительно по их аромату, а ведь довольно сложно запомнить форму, цвет и фактуру запаха.

- Успокойся, - Виолетта слегка пошевелила головой, как бы желая отстраниться от мужа, но в конце концов отказалась от этого намерения, выбирая неподвижность и пассивность.

- Виолетта, еще немного и я сойду с ума.

Информация заключалась в тоне, каким эти слова были произнесены.

Она развернулась на месте и поглядела ему прямо в глаза, внезапно чуть ли не втиснувшись в его объятия, и в связи с этой нахальной близостью ей пришлось выбирать хоть какое-то выражение лица - Виола выбрала сердитую растерянность.