Александр Громов - Шанс для динозавра

Если бы не в ущерб делу – тогда может быть. Но то-то и оно, что без ущерба не получится.

Значит – забыть. Если Отто прав – а он прав – в том, что перевал позади и теперь события сами пойдут в нужном направлении, то лучше всего не вмешиваться. Несмотря ни на что. Даже несмотря на Атти. Положа руку на сердце, Гухар действительно более талантливый политик – пойми и смирись. Меняя судьбы мира, забудь о личном. Если стрелочник не переведет стрелку решительно и до конца, поезд сойдет с рельсов.

А хочешь власти – найди ее в другом месте.

Явиться в качестве одного из вожаков народных восстаний в кипящей и корчащейся Империи? Заманчивый путь для деятельного человека, но не самый лучший. Рано или поздно придется стать главной занозой в заднице Империи, и такого человека обязательно убьют – либо свои же, либо имперцы, либо агенты Сумгавы, а тот, кто возглавит борьбу после смерти могущественного и любимого вождя, унаследует его власть и рано или поздно ляжет бревном на пути Гухара к переустройству Империи на новый лад. Нет уж, властитель должен быть один. Гухар сукин сын, но лучше его, пожалуй, не найти.

Барини решительно развернул флаер носом на юг.

План действий созрел сам собой – план на всю оставшуюся жизнь. Мавр не может уйти – дело еще не сделано. Барини Первому, бывшему князю Унгана, сейчас нечего делать в пределах «цивилизованного» мира, но разве это аргумент в пользу того, чтобы провести остаток дней в дикарском стойбище посреди тундры или в дикой, но волшебной природе по ту сторону Туманных гор? С точностью до наоборот! Он продолжит дело, но не изнутри, а снаружи. Кочевники – благодатный материал, и они же – угроза, тлеющий фитиль большого пожара. Они не страшны, пока поклоняются языческим божкам, своим у каждой орды, – но потом, но в будущем… Следует упредить – явиться к ним с неба в образе пророка, поразить их воображение полудюжиной чудес, а затем поселиться где-нибудь в глухом углу. Как Гама. И делать то же, что делал он. Конечно, учение придется подправить в соответствии с менталитетом кочевников, но что за беда? Времени на это хватит с избытком.

Этому миру совершенно не нужны целые столетия войн между Востоком и Западом. Слияние и взаимопроникновение! Пусть медленное, пусть далеко не всегда мирное, но только не орды Чингисхана и не крестовые походы. Много раз было говорено о том, что пора начать работу в этом направлении, да все не доходили руки.

Теперь дойдут.

И можно надеяться, что дойдут не рано, не поздно, а как раз вовремя.

В сущности, все к лучшему.

Иссохший старик в белоснежной хламиде сидел на складном стульчике и смотрел на пламенеющий закат. Никто не смел мешать Кану Ораи, Второму Пророку, Великому Учителю, Несущему Свет Истины, созерцать, размышляя о вечном. Первый Пророк, горный затворник святой Гама, познал Истину и открыл людям Путь. Второй поселился ближе к людям, дабы проповедовать им Учение. За что и претерпел унижения, издевательства, побои и даже лишился левой руки, отсеченной в давние времена предводителем одной из шаек кочевников, давно убитым и переродившимся, надо думать, скорпионом, ядовитейшей пустынной многоножкой, а может, и вовсе навозным жуком. Кто знает? О грядущей жизни можно лишь догадываться, ясно одно: какую заслужил, такой она и будет.

Монастырь был мал и весь умещался на вершине небольшого холма. Речушка, текущая с дальних отрогов Туманных гор, заметных далеко на востоке в особо прозрачные дни, огибала холм и текла дальше на запад только для того, чтобы бесследно кануть в пески Пестрой пустыни. А здесь была степь – расстилалась до горизонта и на запад, и на север, и на юг. В травяном ковре пестрели оранжевые и белые цветы – стояла весна. Пройдет какой-нибудь месяц, и цветы исчезнут, а травы поблекнут. К середине лета они иссохнут до желтизны, лишь по берегам речки, полноводной от таяния горных ледников, сохранятся зеленые полоски. Весна слишком пестрит, зато все остальные сезоны побуждают думать о вечном.

Но старик думал скорее о бренном. Он сомневался, что встретит следующую весну. Велик груз лет, неподъемна тяжесть. А стоило бы пожить еще лет хотя бы пять, ибо многое начатое не закончено, а кое-что и не начато вовсе. Еще обиднее то, что никогда не получается сделать так, как хотел, – всегда выходит хоть чуточку иначе. И хорошо еще, если только чуточку…

Однако же старая Империя рассыпалась, это факт. Магор, Юдон, Габас, Киамбар, Бамбр и целый выводок недолго потешившихся независимостью графств признали власть Гухара Пятого и его наследника и соправителя Атти Первого. Еще держится королевство Магассау, там будет война с предрешенным исходом. Кишум, Лельм, Сусс и все земли к востоку от Ар-Магора с великим трудом объединились в Священную Конфедерацию и, раздираемые усобицами, развалятся без всякого труда. Здесь Гухар не форсирует и правильно делает: от недозрелых плодов бывает понос. С кочевниками Гухар ведет осторожную политику, мало-помалу приручая их и крепко давая по носу за наглость, доходящую до набегов на его земли. Это работа на столетия, здесь не надо торопиться. Многие ханы приняли Учение лишь потому, что оно не препятствовало набегам на иноверцев и даже негласно благословляло их.