Бим Пайпер - Космический викинг

— Признаете ли вы и дома ваши, нас, Энгуса, герцога Уордхейвенского, своим сюзереном клянетесь ли в верности нам и нашим законным и признанным наследникам?

— Клянемся.

Ответили не только Лукас и Элейн, но и вся собравшаяся в саду толпа, в один голос. Кто-то, не сумев сдержать не совсем уместный энтузиазм, заорал: «Да здравствует Энгус Первый Грамский!»

— Мы же, Энгус, даруем вам и домам вашим право носить наш герб, как вы сочтете подобающим, и клянемся защищать права ваши от всяческого на них покушения. Мы объявляем, что ваш брак и договор между вашими домами радуют нас, и сим провозглашаем вас, Лукаса и Элейн, мужем и женой согласно нашему закону. Всякий, кто оспорит сей брак, бросит вызов нам.

Простому герцогу с Грама такими словами кидаться не стоило. Этой формулировкой подобало пользоваться только всепланетному монарху, вроде Напольона Фламбержского или Родольфа Экскалибурского. Лукасу запоздало вспомнилось, что Энгус говорил о себе исключительно во множественном числе. Может, тот тип, что славил Энгуса Первого Грамского, просто отрабатывал свой заработок. Свадьба транслировалась на всю планету, и Омфрей Гласпитский и Ридгерд Дидрексбургский, услыхав это, тут же начнут собирать наемников. Может, хоть тогда Дуннан найдет себе дело.

Герцог вернул меч пажу. Молодой рыцарь, которому доверили нести зеленую с бурым шаль, передал ее Лукасу. Элейн сбросила свою девичью, черно-золотую — единственный случай, когда приличная женщина могла сделать это прилюдно, — на руки матери, и Лукас Траск торжественно укутал плечи невесты шалью своих родовых цветов. Вновь послышались радостные крики, и кто-то из охранников дома Карвалей принялся палить холостыми.

Тосты и рукопожатия заняли несколько больше времени, чем предполагал Лукас. Но вот наконец новобрачным позволили двинуться к эскалатору, а герцог со свитой направились на террасу, чтобы принять участие в свадебном пире, где будут присутствовать все, кроме молодоженов. Элейн сунули неимоверных размеров букет — с эскалатора полагалось разбрасывать цветы; одной рукой она прижала его к груди, другой вцепилась в локоть гордого мужа.

— Милый, получилось! — шептала она, будто никак не могла в это поверить.

Оранжево-синий журналистский аэромобиль с эмблемой «Западных телепередач и телепечати» проплыл над головами, направляясь к посадочной площадке. Лукас бросил на него злобный взгляд — это было уж слишком даже для журналистов, и даже из «Западных Т. и Т.» — и тут же рассмеялся. Он был слишком счастлив, чтобы долго злиться. Всходя на эскалатор, Элейн сбросила позолоченные туфли (в машине ее ждала другая пара), и подружки невесты с радостным визгом кинулись за желанным призом, не обращая внимания на мнущиеся платья. Элейн подбросила букет в воздух, и он разлетелся, как многоцветная, душистая хлопушка. Девушки отчаянно пытались ухватить хоть цветочек. Элейн раздавала всем стоящим внизу воздушные поцелуи, Лукас стоял молча, подняв кулаки над головой.

Когда они достигли вершины эскалатора, оранжево-синий кар перегородил им дорогу. Лукас, нахмурившись, шагнул было вперед, но проклятие застыло у него на губах, когда он увидел, кто сидит в машине.

Узкое злое лицо Андрея Дуннана кривилось, усики извивались, как черви. Из полуоткрытого окна высовывалось автоматное дуло.

Лукас предупреждающе вскрикнул и сбил Элейн с ног, пытаясь прикрыть ее собой, когда загремели выстрелы. Что-то кувалдой ударило его в грудь, правая нога подкосилась. Он упал.

Он падал, и падал, и падал в бесконечной тьме, пока сознание не покинуло его.

Он был распят и коронован венцом терновым. С кем же так поступили? Давно это было, еще на старой Терре. Руки, растянутые в стороны, болели; ныли неподвижные ноги, и в лоб впивались иголки. И он ослеп.

Нет. Просто глаза закрыты. Он поднял веки. Перед ним виднелась стена, белая, разрисованная синими снежинками. Потом он понял, что это не стена, а потолок, и лежит он на спине. Головой пошевелить не удалось, но, скосив глаза, он увидел, что совершенно обнажен, опутан проводами и трубками. Это озадачило его на минуту. Потом он понял — это робоврач; трубки служат для внутривенных вливаний и дренажа ран, провода ведут к электродам диагностических машин, а тернии венца — всего лишь электроды энцефалографа. Он уже попадал однажды в такую машину, когда на ферме его пырнул рогом бизоноид.

Так вот что: он болен. Это было так давно, с тех пор случилось — или примерещилось в бреду? — так много…