Наталья Иртенина - Я – это ты

Она посмотрела. Очень долго и очень внимательно. И на лице у нее все отчетливей вырисовывалось отчаянное желание сбежать. От той решимости, с какой она шла к кораблю спасать меня, не осталось и следа.

И вдруг потекли слезы, быстрыми, наплывными дорожками. Она разрыдалась и упала лицом в мягкий, широкий подлокотник.

Я не понимал, что с ней происходит, несмотря на свой КОИПС. Только гладил по волосам и чудовищно нелепо бормотал:

– Ну, ну, не надо, все хорошо.

Совершенно не умею успокаивать рыдающих женщин.

– Ванька! – всхлипнула она, обращаясь к диванному валику. – Как же так можно? Я двадцать шесть лет жила, ни о чем таком знать не знала и не думала. И вдруг являешься ты со своим Совершенством – здрасьте, я ваша тетя – и все летит вверх тормашками. Я же не дура. Тоже могу соображать. Если на тебя, как из решета, сыплются чудеса – это что-нибудь да значит? Я как будто жила в бутылке, а потом кто-то взял меня за лапку и вытащил на свет Божий. И глазам стало больно. И всему остальному тоже. Как будто у меня украли эти двадцать шесть лет, засадив в бутылку. Я только понять не могу. Почему это все происходит со мной и с тобой? Как будто нас веревочкой связали. Для чего? Что мы должны сделать? Ты понимаешь, что мы непременно должны что-то сделать? Мы теперь по-другому не можем. А что сделать? Для чего мы встретились? – Она подняла заплаканное, чуть-чуть смятое диваном лицо и посмотрела на меня.

– Давай так, – сказал я, вытирая пальцем соленые дорожки на ее щеках. – Ты мне сейчас рассказываешь о своих ночных похождениях, а я тебе потом – про то, что мы будем делать. Договорились?

– Ладно. Только мне особенно не о чем рассказывать.

– Почему ты решила уйти?

– Ты не поймешь.

– Попытаюсь.

– Ну, ты и я, мы… ну, как будто принадлежим к разным ветвям человеческой расы. Между нами ничего не могло бы быть общего. Мы оказались в искусственной ситуации. В вынужденной. То, что было у нас вчера… Ванька, я же в тебя сразу влюбилась – еще когда не знала тебя, помнишь, я сказала, что видела твое лицо. Я хотела… уйти, но… и безумно хотела, чтобы ты знал… что я люблю тебя… мне казалось, я для тебя… экспонат, чтобы изучать наши примитивные нравы… и тебе даже в голову не приходит, что мы можем любить и мучиться от этого. А вчера, когда ты сказал… мне стало не по себе. Я подумала: человек, который знает, что никогда не умрет… ему ведь не нужно любить, любовь – спасение для смертных, у которых жизнь слишком короткая и, если приглядеться, страшная, несчастная… К тому же… – добавила она задумчиво, – мне постоянно казалось, что я влюбилась в тебя… не сама, как будто меня влюбили в тебя. Глупо, да? А я не люблю, когда решают за меня.

– Я это знаю. Поэтому и не пытался лезть с объяснениями, что ты для меня не экспонат.

– Очень благородно было с твоей стороны довести меня до кретинской истерики, – пробурчала Маруся и продолжила: – В общем, было как в твоем сне: встань и иди. Только я не слышала никаких голосов. Просто встала, оделась и пошла. И двери сами открывались. Твой барьер светился в темноте, но я даже не заметила, как прошла его. Метров через сто увидела костер между деревьями. Там сидело несколько человек. Я обошла их стороной, но наткнулась на еще одного. Шарахнулась от него, споткнулась и упала. Не услышать этого мог только глухой. А этот ничего не заметил. Как будто меня там не было. Я пошла дальше. Меня могли засечь еще раза три как минимум. Но они как будто все ослепли и оглохли. Тогда до меня стало доходить. Мне показывали, что я могу свободно уйти, если хочу. Ванька, ты понимаешь, что это был Он? – крикнула она мне в лицо.

– Я знаю, что это был Он, – кивнул я. – Сегодня Он дал ответ и мне. Продолжай. Что было дальше?

– Я просто села возле дерева и тупо просидела там до утра. Я знала, что теперь не смогу уйти. Пыталась реветь. Не получалось. Когда рассвело, пошла обратно. Не пряталась, специально попадалась им на глаза. Правда, они почти все дрыхли в палатках. Стащила в одной ствол. Я еще ночью слышала, как они говорили, что объект, то есть тебя, приказано уничтожить любыми способами. Из пушек или бомбой сверху.

– Неужели ты думала, – усмехнулся я, – что у нас с Ы не нашлось бы чего-нибудь получше этой пукалки?

– Я вообще ни о чем не думала. Просто вспомнила, что, когда уходила, никакого барьера не было. Что-то светилось, и больше ничего. Перепугалась страшно. Так ты не будешь копировать его? – Она кивнула на автомат.

Копир-конструкторы Ы могли продублировать все что угодно, любой предмет. Но для чего мне партия древних автоматических ружей?