Филип Дик - Человек в высоком замке (пер. О.Колесников)

– Нет, – сказал мистер Тагоми.

Он вернул форму двадцать-пятьдесят мистеру Рамсею, затем снова выхватил ее и наложил внизу резолюцию:

«Освободить. Главное торговое представительство, одновременно представляющее гражданскую власть Империи в Сан-Франциско. В соответствии с протоколом 1947 года. Тагоми».

Он вручил один экземпляр германскому консулу, а остальные копии, вместе с оригиналом отдал мистеру Рамсею.

– До свидания, герр Рейсс.

Он поклонился.

Германский консул также поклонился, едва удостоив взглядом врученный ему лист бумаги.

– Пожалуйста, в будущем все дела ведите посредством промежуточных инстанций, как-то: почта, телефон, телеграф, – сказал мистер Тагоми, – чтобы исключить уличные контакты.

– Вы возлагаете на меня ответственность за общие положения, находящиеся вне моей юрисдикции, – сказал консул.

– Дерьмо собачье, – сказал мистер Тагоми. – Вот что я имел в виду.

– Разве такими методами ведут дела цивилизованные люди? – сказал консул. – Вами руководят обида и месть, в то время как это должно быть просто формальностью, в которой нет места личным чувствам.

Он швырнул на пол сигарету, повернулся и зашагал прочь большими шагами.

– Подберите свою вонючую сигарету, – тихо сказал мистер Тагоми.

Но консул уже скрылся за углом.

– Я вел себя как ребенок, – сказал мистер Тагоми мистеру Рамсею. – Вы были свидетелем моей инфальтильности.

Он нетвердой походкой направился в контору. Теперь он уже совсем не мог дышать.

Боль пронизала всю его левую руку, и одновременно с этим как будто огромная рука схватила его ребра и сдавила их.

– Ух, – произнес он.

Там, впереди, он увидел не ковер, покрывающий пол, а фейерверк из искр, красных, обжигающих рот.

«Помогите, пожалуйста, мистер Рамсей», – хотел сказать он, но не смог вымолвить ни звука. Он весь подался вперед и споткнулся. И ничего вокруг, за что можно было бы ухватиться.

Падая, он сжал в руке, засунутой в карман, серебряный треугольник, навязанный ему мистером Чилданом. «Он не спас меня, – подумал он. – И не помог мне. Все было впустую».

Тело его грохнулось на пол. Задыхаясь, он ткнулся носом в ковер, свалившись на четвереньки. Лопоча какую-то чушь, к нему устремился мистер Рамсей, плетя какую-то ерунду, чтобы самому не потерять голову.

– У меня небольшой сердечный приступ, – удалось выговорить мистеру Тагоми.

Теперь уже несколько человек оказалось рядом, и его перенесли на диван.

– Спокойнее, сэр, – говорил ему один из них.

– Уведомите жену, пожалуйста, – сказал мистер Рамсей.

Скоро донесся шум скорой помощи, визг ее сирены на улице. И жуткая суматоха. Какие-то леди входили и выходили. Его накрыли одеялом почти до самой шеи, развязали галстук и расстегнули воротник.

– Теперь лучше, – сказал мистер Тагоми.

Ему было удобно лежать, и он даже не пытался пошевелиться. «Все равно моя карьера закончена, – решил он. – Генеральный консул, несомненно, поднимет крупный шум, будет жаловаться на неучтивость, вероятно даже на нанесенное ему оскорбление. Но в любом случае, что сделано, то сделано. Да и в более важном деле мое участие закончилось. Я сделал все, что было в моих силах. Остальное – забота Токио и германских группировок. Но, так или иначе, борьба будет проходить без меня. А я думал, что это всего-навсего пластмассы. Важный торговец прессформами. Оракул – то догадался, намекнул мне, а я…»

– Снимите с него рубашку, – раздался голос.

Скорее всего, местный врач. В высшей степени уверенный голос. Мистер Тагоми улыбнулся. Голос – это все.

А может быть, то, что сейчас с ним произошло, и есть ответ? Каким-то таинственным образом организм сам знает, что делать, что настало время бросить работу, хотя бы частично, временно. «Я должен на это согласиться. Что сказал мне Оракул в последний раз? Тогда, когда я обратился к нему в кабинете, где лежали те двое мертвых или умирающих. Гексаграмма шестьдесят один, Внутренняя правда. Даже вепрям и рыбам счастье, – это про меня Книга имела в виду меня. Никогда я не мог до конца понять происходящего: это естественно для подобных созданий. Или именно это и есть внутренняя правда – все то, что со мной произошло? Я подожду и увижу, в чем она состоит».

В этот же вечер, как раз после обеденного приема пищи к камере Френка Финка подошел служащий полиции, отпер дверь и велел ему идти в дежурку и забрать свои пожитки.

Вскоре он стоял перед участком на тротуаре на Керни-стрит среди толпы прохожих, спешащих по своим делам, среди автобусов, сигналящих автомобилей, выкриков рикш. Было холодно. Длинные тени легли перед каждым зданием. Френк Финк какое-то мгновение постоял, а затем стал машинально переходить улицу вместе с другими в зоне перехода.