Владимир Краковский - ДЕНЬ ТВОРЕНИЯ

Если же их составить вмест$1 $2 спинками или сидениями друг к другу вплотную, то это тоже кристалл – потому что ближе они стоять не могут.

Кристалл – это форма существования множества как единства. Это когда каждый прячется за чужую спину, подставляя при этом свою, чтоб за нас тоже кто-нибудь спрятался.

И песня – кристалл. В котором звук, следующий за звуком, потрясает нашу душу, а в отдельности не имеет никакого смысла.

Кристалл – это когда все чего-то не могут в отдельности, ради того чтоб мочь что-то вместе.

В общем виде понятие кристалличности можно сформулировать, наверное, так: это такой способ противостояния различных сущностей – в пространстве, во времени или еще в чем-нибудь, – который вытекает из свойств отдельных сущностей, но в результате которого эти свойства отдельных сущностей исчезают, заменяясь единым свойством данного сообщества.

По-моему, я правильно выразился.

Кристалличность – это возвышеннейший способ потери личной свободы ради чего-то более высокого.

А выше свободы что-то, слава богу, есть. Это – гармония. Я вообще не знаю ничего более безобразного, чем свобода.

Не дай бог нам свободу, за которую ратуют многие, не ведая, что творят.

Если б штаны, например, были свободными, они бы с нас спали.

К гармонии надо стремиться, а не к свободе. Это совсем в другую сторону.

Ни у кого не должно быть свободы. Каждый должен ею пожертвовать. Только тогда будет образован кристалл. Разумеется, свободу нельзя отнимать, ибо какое же это отсутствие свободы, если ее имеет отнимающий?

Я много мог бы наговорить интересного на данную тому, но вынужден ограничить свою свободу: у меня цель, а свобода у тех, у кого цели нет.

Моя цель: рассказать о содержании дипломной работы Верещагина. Конечно, ни о спадающих штанах, ни о тех недоумках, которые ратуют за свободу, он не писал.

Он писал вот о чем: если крупные предметы – стулья, например, семьи, атомы, птицы могут организовать кристаллические содружества, то почему бы их не организовать и меньшим, так сказать, братьям, а именно: электронам, протонам, мезонам, позитронам и так далее, и плоть до гравитонов, кварков и еще более мелких частиц, вроде нейтрино, которые когда-нибудь откроют.

И младшие братья могут организовать кристаллические содружества, – заявлял в своей дипломной работе Верещагин и высказывал догадку такого рода: шаровая, мол, молния есть кристаллоподобная организация элементарных частиц, именуемых электронами, которые нам дольше известны в виде толпы, беспорядочно мчащейся по проводам, а вот в шаровой молнии у них некоторое содружество и частичное взаимное лишение свободы. Верещагин, разумеется, не словесно высказывался в таком роде, а доказывал возможность кристаллической урбанизации элементарных частиц с помощью сложнейшего математического аппарата и трудно произносимых терминов. Но тут я – пас.

Эти кристаллы – из электронов, протонов и прочих частиц можно брать в руки, говорил Верещагин, током они не ударят, не взорвутся, потому что лишены своих первоначальных индивидуальных свойств ради образования новых – общих.

Он даже путем сложнейших расчетов определял – какими эти общие свойства должны быть.

Например, он утверждал, что кристалл из фотонов – а может, из пи-мезонов, точно не помню,- должен выглядеть как упругий мягкий кубик красного цвета.

А насчет шаровой молнии он высказывался не очень дружелюбно: это, мол, не настоящий еще кристалл, а сборище электронов, в котором имеются лишь зачатки кристаллической организации.

И так далее. Не исключено, что кое-что из верещагинской дипломной работы я изложил не просто неправильно, а даже смехотворно. Не в этом суть. Главное я все-таки сказал без ошибки: Верещагин писал о кристаллах и доказывал, что они могут составляться из таких штук, из каких до сих пор еще никто не думал, что они могут составляться. Однако никакими экспериментальными данными он свои теоретические рассуждения не подкреплял. Он нафантазировал три короба таких странных фантазий, что правильность или ошибочность их мог бы установить только сам Господь Бог. В общем, это была одна из тех безответственных теорий, авторов которых серьезные ученые называют хулиганами, говоря, что им место в колонии для несовершеннолетних преступников.

Но при создании своей теории Верещагин применил такие интересные математические методы, что профессор Красильников страшно возбудился, когда все это прочитал. «Ну и нахал же вы! – закричал он и ударил длинным мундштуком арабской работы Верещагина по голове. – Это ж надо обнаглеть до такой степени, чтоб набраться такой смелости!»