Айзек Азимов - ИНЫЕ МИРЫ, ИНЫЕ ВРЕМЕНА. Сборник зарубежной фантастики

— Ты так хорошо ее помнишь? — спросил Тимберлэйк, про себя отметив, что Илу, видима, старше пида, который вылупился из яйца только после приземления.

— Ну что ты, конечно, нет! Я создал ее любимый образ в cвоей памяти по романтическим книгам, которые она для полной безопасности поместила в жидкость противоперегрузочной камеры вместе с моим… — иллобар закрыл голову лапой и смущенным голосом произнес, — …яйцом. Та, которая любила подобные романы, не могла быть иной, чем рисует мое воображение. Разве не ее любящая рука положила в противоперегрузочную камеру механического педагога, который наставил кроху на путь истинный, как только он вырвался из скорлупы на волю? Да, — сказал иллобар, сверкая глазами. — Одно лишь слово может выразить все, что она для меня сделала. МАМА! — Он гордо расправил плечи и высморкался в один из небольших белых листьев, которые служили пиду для письма. — Но хватит. К чему вспоминать мое, столь плачевное, прошлое? Вы явились, чтобы спасти меня, В путь!

— Видишь ли, нам не удастся так просто улететь, — сказал Тимберлэйк. — Сначала надо… — и он поведал иллобару о Свенсоне и зеленокожих туземцах.

— Возможно ль? Пленник? Обреченный? — взревел дракон, подскакивая на хвосте и сверкая глазами. Где видано! О, нет! Вперед! На помощь!

Он угрожающе вытянул лапу, и Тимберлэйк, не помня себя от радости, что наконец-то нашел верного союзника, выскочил из-под навеса. Вдохнув свежий воздух полной грудью, он бросил взгляд на предзакатное солнце и тут с удивлением обнаружил, что иллобар за ним не последовал.

Тимберлэйк вернулся. Илу, избегая смотреть ему в глаза, подышал на когти и начал полировать их о костяную пластину на груди, смущенно напевая себи под нос.

— Что случилось? — осведомился Тимберлэйк.

— Э-э-э… понимаете, — пробормотал иллобар, — я вдруг подумал, что у них есть копья… и… всякие острые штуковины. А я не могу вынести мысли, что мне причинят боль.

Тимберлэйк застонал и в отчаянии опустился на первое попавшееся бревно.

— О, прошу вас, не расстраивайтесь! — вскричал иллобар. — Мне не пережить, когда. кто-нибудь печалится, Тимберлэйк заскрежетал зубами.

— Не надо так. Пожалуйста, развеселитесь. Послушайте, — сказал иллобар. — Позвольте мне зачитать вам прекрасные строки, произнесенные Смгной в «Пксрионе» Готера, когда она слышит, что дело ее безнадежно. — Он торопливо вставил в видеопроектор новую пленку и принялся говорить душераздирающим голосом: — «…судьба, предсказанная звездами, сбылась. О, чадолюбивая страдалица! Если бы Гнрутх был снагом, полновесным снагом, и никем, кроме снага, она была бы не в силах отказать ему в подписании договора. Но так как он презренный брыксл, она унесет память о нем с могилу…» Вот видите, — сказал иллобар, сдвига:! проектор на лоб и наливая какую-то жидкость из сосуда, напоминающего своими размерами бочонок, в нечто, похожее иа вазу для цветов. — Могу я предложить вам капельку моего домашнего вина?

Тимберлэйк принял подношение безжизненной рукой.

Он осторожно принюхался. Жидкость слегка пахла спиртом и была бесцветной, тягучей и маслянистой на вид.

«Какого черта», — подумал он, и опрокинул содержимое вазы себе в горло.

Жидкий огонь разгорелся внутри, не давая ему вздохнуть.

Ему показалось, что кто-то изо всех сил стукнул его по шее.

…И больше он ничего не помнил.

Тимберлзйк застонал и открыл глаза. Утреннее солнце проникало в щели между стволами навеса. Злые гномы упорно стучали по наковальням в его голове, а во рту ночевал верблюд, чувствовавший себя в родней стихии.

— Что это я выпил? — прохрипел он. Ответа не последовало. Кроме него, под навесом никого не было.

Тимберлзйк с трудом встал и, покачиваясь, добрел до озера, расположенного ярдах в тридцати от навеса.

Встав на колени, он сунул голову в холодную воду.

Манна небесная.

Примерно через полчаса, хорошенько прочистившись как изнутри, так и снаружи, он завязал лоб мокрым платком и вдруг вспомнил о Свенсоне.

«Только этого мне не хватало», — подумал Тимберлэйк, когда первое потрясение улеглось. Ведь он хотел поговорить со своим партнером, как только тот немного успокоится, а вышло, что несчастный обреченный всю ночь провел в страданиях и непереносимых муках. Угрызения сбвести, презрение к самому себе, которые испытывает Человек после хорошего похмелья, терзали Тимберлэйкa, разрывая его душу на части. Перед его внутренним взором вставал Свенсон: одинокий, беспомощный, Ожидающий ужасной смерти и лишенный возможности обмолвиться словом со своим единственным другом.