Айзек Азимов - ИНЫЕ МИРЫ, ИНЫЕ ВРЕМЕНА. Сборник зарубежной фантастики

Мне терпелось добраться до работ Аристотеля, посмотреть, как я повлиял на его взгляды, и попытаться вонять, какое отношение это имело к последующему развитию событий. По. упоминаниям его работ в других книгах, имевшихся в этой библиотеке, я понял, что многие из них дошли до наших дней, xотя названия их были иными, чем названия сохранившихся в моем мире. Единственными подлинными образцами его сочинений в нашей библиотеке были три эссе: «О правосудии», «К вопросу об образовании» и «О страстях и гневе». Ни в oдном из них не было и следа моего ВЛИЯНИЯ. Я перерыл пачти всю библиотеку сахема, пока наконец не нашел ключ К разгадке. Это был перевод на иберийский язык книги «Биографии великих философов», написанной Диомедом из Мазаки. Я никогда не вcтречал имени Диомеда в литературных источниках моего мира и, возможно, он никогда не существовал. Как бы то ни было, он посвятил большую главу Аристотелю, и из нее взят следующий отрывок: «Итак, во время пребывания в Митилене Аристотель прилежно изучал естественные науки. По свидетельству Тимофея, он собирался написать серию работ, в кoторых хотел исправить ошибки Эмпедокла, Демокрита и других своих предшественников. Но после того, как он переехал в Македонию и занялся воспитанием Александра, к нему однажды явился путешественник Санд из Палиботры, мудрый индийский, философ. Индиец высмеял попытки Аристотеля вести научные исследования и сказал что в его стране уже открыто, o чем эллины и не догадываются, но тем не менее индийцам не удалось еще создать удовлетворительную картину Вселенной. Более того, он утверждал, что невозможно добиться реальных успехов в развитии натурфилософии до тех пор, пока эллины не перестанут пренебрегать физическим трудом и не займутся проведением изнуритедьчых опытов с различными механическими устройствами вроде тех, что делают хитроумные египетские и азиатские ремесленники.

Царь Филипп, узнав о пребывании в своей стране этого иноземца и опасаясь, что он может оказаться шпионом иностранной державы, подосланным, чтобы причинить вред юному принцу, прибыл с солдатами арестовать его. Однако на требование царя следовать за ним в Пеллу Санд ответил тем, что поразил молниями всех солдат Филиппа, прибывших с ним. Затем, как говорят, он вскочил в колесницу, запряженную крылатыми г-рифонами, и улетел в сторону Индии. Но из других источников известно, что человеком, пытавшимся арестовать Санда, был правитель Антипатр; Санд окутал тьмой его и Аристотеля, а когда тьма рассеялась, индиец исчез.

Аристотель, упрекаемый царем за то, что он дал приют столь опасному гостю, и потрясенный кровавой развязкой этой истории, решил оставить занятия наукой.

Ибо, как он объясняет в своем знаменитом трактате «О греховности естественных наук», ни один добропорядочный эллин не должен забивать себе голову подобными предметами, во-первых, потому, что для создания Обоснованной теории необходимо обработать такое количество данных, что даже если все эллины не будут ничем больше заниматься в течение веков, они все равно не смогут этого сделать. Задача, таким образом, невыполнима. Во-вторых, развитие науки требует проведения экспериментов и изобретения механических приборов, а такая работа, хотя и-годится для презренных азиатов, имеющих к ней природную склонность, унижает достоинство эллинов. И наконец, некоторые варвары превзошли уже эллинов в этой деятельности и не пристало эллинам вступать е низшими народами в соревнование в ремеслах, в которых они от рождения более искусны.

Эллинам следует заботиться с незыблемости моральных устоев, воспитании патриотизма, личной доблести, развития политического мышления и эстетического вйуса, и предоставить варварам искуственные средства, позволяющие вести спокойный и добродетельный образ жизни, который обеспечивается научными открытиями».

Что ж, так все и было. Автор, конечно, кое-что напутал, но этого и следовало ожидать от античного историка.

Увы! Мои наставления были усвоены даже слишком хорошо. Я не оставил камня на камне от наивной самоуверенности эллинских философов и отвратил их от занятий наукой. Мне следовало помнить, сколь заманчиво создание блестящих теорий и широких обобщений, даже ошибочных. Возможность изрекать истины и есть тот стимул, который заставляет многих ученых годами усердно собирать факты, даже кажущиеся обычными и заурядными. Если бы античные ученые осознали, какого труда требует сбор данных, позволяющих создавать обоснованные теории, они бы ужаснулись и оставили завятия наукой. Именно так и произошло.