— Ура! — закричал Сын и запустил первого бумажного голубя.
Светочка и Тимур Петрович, одновременно взявшие горшок, на протяжении всей речи тянули его каждый в свою сторону. Отрезвленные криком «Ура!», они одновременно отпустили его, и черепки вместе с комьями земли разлетелись по всему классу.
— К счастью, к счастью, — засуетился Эмбрион. — Дух захватывает, когда думаешь о том, каких достойных детей воспитает для нас этот маленький педагогический коллектив. Не знаю, как вы, — он сделал жест в сторону класса, — а я с нетерпением буду ждать их появления. Впрочем, — голос Эмбриона дрогнул. — Недостойная зависть гложет мое сердце. Я круглый, как биллиардный шар, сирота. Усыновите меня! — Эмбрион бухнулся на колени, собрался было удариться лбом об пол, но в последний момент почему-то передумал и, обняв Светочкины колени, прижался к ним щекой.
Светочка побледнела.
— Не хотят, — грустно сказал Эмбрион после паузы. — Странно…
Эмбрион понуро встал:
— Сердце мое полно скорби, но торжественность момента не позволяет мне предаваться ей. Так не будем же грустить! Взгляните на пылающие от смущения прекрасные лица молодых. Десятки голубей парят над их головами. Поздравим же молодоженов! Позвольте же мне на правах тамады…
— Тили-тили-тесто, — противненько затянула Наташка.
Эмбрион мгновенно переориентировался и начал дирижировать.
— Жених и невеста! — грянул класс.
Тимур Петрович, с ужасом глядя на разинутые редкозубые рты, схватил Светочку за руку и, затравленно озираясь, попятился к двери.
Оставшись в кабинете один, Тимур Петрович всерьез задумался над тем, как будет выполнять данное Светочке мужественно-сдержанным тоном обещание восстановить в классе порядок. Не придумав ничего лучшего, он позвонил Маме на работу и, опуская некоторые слишком уж уязвляющие его самолюбие подробности, рассказал о происшедшем. На том конце провода тихо ахнули.
— Вы даже не можете себе представить, — вздохнула Мама, и они быстро договорились, что оба ребенка оставшиеся до конца учебного года два дня в школе не появятся.
Директор положил трубку и с тоской подумал, что в 1-м «Б» должно быть сегодня еще три урока. «То Егор, теперь этот, ну и классик… Егор… Конечно же, Егор! Другого выхода нет».
— Егор, — говорил директор через пять минут переминавшемуся с ноги на ногу второгоднику Мазаеву. — Я всегда считал тебя главным хулиганом 1-го «Б» класса.
— А что я сделал, — заныл Егор. — Это все Амурчик…
— Вот именно, — сказал директор. — Приходит со стороны какой-то очкарик и начинает задавать тон… И это в классе, где еще вчера все боялись и уважали нашего ученика Егора Мазаева. Не знаю, как ты, а я бы не стерпел.
— А на третий год не оставите? — осторожно спросил Егор.
— За кого ты нас принимаешь…
Когда Егор открыл дверь в класс. Папа на учительском столе изображал в лицах ловлю уссурийских тигров для Московского зоопарка.
— Ну а ты?! — завороженно спросил кто-то.
Папа раскрутил воображаемую сеть и накинул на тигра.
— Ну а он?!
Папа ощерился и свирепо зарычал.
— Ну а ты?! — выдохнул класс.
Папа скрестил руки на груди и постучал ножкой по столу.
— Ну ты, Амурчик, — Егор говорил негромко, но властно. — Иди сюда.
Папа осекся, неловко слез со стола, заметил перепуганное лицо Сына и, как загипнотизированный, пошел за Мазаевым.
В туалете никого не было. Егор неторопливо закрыл дверь. Бить человека просто так он еще не научился и поэтому неосознанно прибегнул к провокации:
— Ну ты, — Мазаев сжевал в кулак воротничок папиной матроски. — Ты чё выпендриваешься в чужом классе?
— А разве тебе не понравилось? — заискивающе засуетился Папа. — Я же наоборот! Чтобы всем было весело! Чтобы… — Удар пришелся в левую скулу. Папа больно въехал в писсуар. — За что?! — взвыл Папа.
— За нашу учительницу!
Удар под дых отключил в перегнувшемся Папе все, кроме инстинкта самосохранения. Папа рванулся к открывающейся двери и попал в объятия к Паше Петрину. Это выглядело чудесным спасением. Пашу Петрина Папа знал все десять лет его жизни. Папин коллега, директор Занзибаровского филиала Петр Альбрехтович Петрин любил демонстрировать сына знакомым. Паша был всегда подтянут, спортивен, улыбчив. Глаза смотрели честно и серьезно, несколько исподлобья.
— Паша! — возопил Папа. — Помоги мне! Меня избивают!
Паша надменно осмотрел лысого головастика, растирающего по физиономии то ли сопли, то ли слезы. Егора Паша мог сделать одной левой, но Мазаев знался с какой-то шпаной, и нарываться не стоило:
Читать дальше