Леон Юрис: Хаджи

Агарь была в деревне одной из двух лучших дая - повивальных бабок, ее очень ува-жали за знание рецептов трав и лекарств. В те дни, когда она ходила к деревенскому ко-лодцу или общественным печам, вслед за ее спиной раздавались хихиканье и жестокие оскорбления.

Как в любом обществе, где женщины принадлежат мужчинам как имущество, они ищут реванша в своих сыновьях, и мама избрала меня. Четыре дня в неделю я отправлялся вместе с ней в Рамле и Лидду на тележке, запряженной осликом. И там, в ларьке на базаре в Лидде, я впервые увидел человека со счетами - деревянной рамой со скользящими буси-нами, чтобы складывать и вычитать. Человек тот был торговцем кожами, он делал и чи-нил упряжь, и он разрешил мне приходить и играть в его кабинке. Мы подружились и вместе соорудили похожие счеты из четок.

Мне не было еще и девяти, когда я научился считать до бесконечности и в сложении и вычитании стал проворнее торговца.

- Учись считать, - частенько говорила мне мама.

Сначала я не понимал, что она имеет в виду, но она заставляла меня еще и учиться читать и писать. Торговец кожами был немного грамотен и очень мне помогал, но вскоре я его и в этом превзошел. Через некоторое время я мог прочитать все ярлыки на всех ящи-ках на всем базаре. И тогда я стал учить слова из газет, которыми мы пользовались для обертки.

Когда у меня бывало свободное время, Агарь заставляла сосчитать все дома в Табе, все сады, и узнать, кто какое поле возделывает. После этого она отправляла меня по со-седним деревням, где отец собирал арендную плату, чтобы и там сосчитать дома и участ-ки. Семья могла быть собственником или издольщиком до десяти - пятнадцати отдельных участков, разбросанных по всей деревенской земле. Люди женились, отдавали землю в приданое невестам, старики умирали, землю делили между несколькими сыновьями, и было очень трудно в точности знать, кто что возделывает. Поскольку большая часть земли принадлежала издольщикам, крестьяне всегда старались обработать лишний неучтенный участок или другим способом пытались обмануть в части своей платы и налогов.

Сам-то отец, почти неграмотный, был не в состоянии спорить со всеми официаль-ными документами, украшенными штампами и печатями, в которых говорилось о наших границах, правах на воду, о наследовании и налогах. Дядя Фарук, партнер отца по дере-венскому магазину - хану - и кафе, гораздо лучше справлялся с тайнами этих документов. Фарук был еще и деревенским имамом - священником и вел официальные записи для моего отца. Отец не вполне ему доверял и из предосторожности послал моего старшего брата Камаля в школу в Рамле.

Собранную арендную плату отец отдавал крупному землевладельцу Фавзи Кабир-эфенди, который жил в Дамаске, а в Палестину приезжал раз в год за деньгами.

Мама всегда подозревала, что Камаль и дядя Фарук сговорились обманывать отца, получавшего процент от эфенди в качестве его агента.

Когда я закончил свои тайные подсчеты, мама вытолкнула меня из кухни и велела пристать к отцу как тень. Сначала я боялся. Всякий раз, как я увязывался с ним, он с про-клятиями гнал меня прочь, а иногда хватал за руку и тряс или бил. Не то чтобы Ибрагим меня ненавидел или обращался со мной хуже, чем с моими братьями. Арабы могут очень любить своих сынишек, пока они маленькие, одеты как девочки и живут с женщинами. Но как только они переступают порог мира мужчин, отцы перестают обращать на них внима-ние. С этих пор отношения основываются на покорности, полной, абсолютной покорно-сти без всяких вопросов. Это отцовская привилегия. За это он разрешает сыновьям зараба-тывать на его полях на собственную жизнь, а когда они берут невесту, то приводят ее в дом отца.

Отец еще должен следить, как бы сыновья его не надули, и таким образом традиция отцовского безразличия входит в образ жизни. Чтобы дать выход недовольству, детям мужского пола позволено командовать над всеми женщинами, даже над собственной ма-терью, и шлепать младших братьев. К четырем годам я уже научился командовать бабуш-кой, а бывало, и распространял свои мужские права на Наду или даже на маму.

Чем больше отец меня гнал меня прочь, тем больше мать выталкивала меня обратно. Я так часто таскался за отцом, что через некоторое время он просто устал от моей навяз-чивости и смирился с моим присутствием.

В один прекрасный день я набрался храбрости посмотреть ему в лицо. Я ему сказал, что немного научился считать, читать и писать и хочу ходить в школу в Рамле. Как млад-ший сын, я должен был вскоре начать пасти коз - низшая должность в семье. Мысль мою отец встретил с презрением.