Леон Юрис - Хаджи

Отец нехотя согласился. Он отдавал себе отчет, что если бы отказал в разрешении, то это создало бы между нами вечный разрыв. Его возражения поблекли, как только он понял, что лучший способ утихомирить мою страсть к путешествиям - это держать меня на раскопках вокруг Иерихона.

В раскопках у горы Нево участвовали археолог, десять студентов-добровольцев из Европы и дюжина рабочих. Я организовал им лагерь, возглавил бригаду арабских рабочих, заполнял платежные ведомости, занимался снабжением, водой, медицинской помо-щью, поставил охрану от бедуинов.

На работе я был великолепен. Теперь у меня был собственный джип, и каждые две недели можно было ездить в Амман повидать Наду. Я знал, как она мечтает о любви, но сначала она не раскрывала мне своих тайн. Она боялась, что я вернусь к самому священ-ному нашему канону и захочу отмщения.

Она превратилась в чудесный цветок. Взгляд ее стал проницательным, осанка - уве-ренной, и вся она как бы воспарила. Несмотря на то, что она пошла по опасной дорожке, она чувствовала, что ей нужно лишь одно богатство - богатство любви. Что до меня... ес-ли вы любите кого-нибудь так, как я любил ее, то вы поймете, что ее счастье стало для меня важнее, чем убить мужчину или мужчин, давших ей это счастье. Разве есть в этом смысл? Предавал ли я собственное чувство чести? Почему-то это не имело значения. Зна-чение имела только Нада. Я не хотел бы встретиться лицом к лицу с этими мужчинами, ведь это могло возбудить у меня ложную гордость.

Когда я, один из всей нашей семьи, пришел ко всему этому, мы с Надой остались единственными, кто еще по-настоящему доверял друг другу.

А что мне не нравилось, так это натянутость между ней и отцом. Он ощущал ее рас-тущую независимость, ее созревание как личности. И хотя она была во всем послушной, когда приезжала в Акбат-Джабар, Ибрагим читал между строк.

Тем временем и у меня появились свои сердечные дела. Одной из европейских во-лонтерок была хорошенькая двадцатилетняя англичанка по имени Сибилла. Раньше мне приходилось слышать, что в делах секса англичанки холодны. Теперь мне это смешно.

Сибилла приехала в Иорданию, полная девчачьих представлений о том, что ее сва-лит с ног любовь романтического арабского шейха. Ну, эту роль я и сыграл, и смею ду-мать, более чем умело. Мой джип служил благородным арабским жеребцом, который уно-сил ее прочь к нашему логову в пустыне. Оба мы вполне искренне лгали друг другу о веч-ности нашей любви. Признаюсь, что даже при моем обширном опыте с вдовами Сибилла научила меня множеству прелестных фокусов.

Когда перед наступлением летней жары 1956 года сезон раскопок закончился, я стал мрачным. Сибилла и другие упаковались и уехали в Европу. Я остался с сотнями кусочков разбитого сердца и с такими же кусочками битых горшков, которые надо было собрать вместе.

Раскопки мы до следующего года закончили, но у меня еще оставалось много дел у горы Нево. С танталовыми муками мы близко подобрались к открытию важного места, может быть, стены, и имелись признаки, что там может оказаться кладбище и алтарь. Рас-копки в пустыне можно вынести, только если мечтаешь, что завтра, или послезавтра, или через три дня тебе откроется монументальная находка.

Поскольку в постройке древних евреев могли оказаться земляные кирпичи, ее легко могли размыть дожди. Поэтому в добавление к постоянной охране мне еще приходилось укрывать раскопки от осадков.

Лучшим моим вознаграждением была возможность находиться бок о бок с доктором Мудгилем, занимаясь вместе с ним кропотливым делом записывания, восстановления, из-мерения и зарисовки всего, что было выкопано из земли.

Однажды я трудился над загадкой из двух сотен черепков, пытаясь найти единствен-ный расклад. Наверно, мое настроение просочилось в рабочую комнату.

- Ты весь замызгался из-за этого горшка, - сказал он, взглянув со скамьи, с которой делал зарисовки.

Я пробормотал в ответ, что, мол, пустяки.

- Всякий раз становится грустно, когда заканчивается сезон раскопок. Но... будет другой год, приедет другая Сибилла. При виде этого согбенного создания ты не подумал бы, что меня приглашали в палатки многих женщин-археологов и волонтеров. Ах, я вижу, ты не расположен к маленькой беседе. В чем дело, Ишмаель?

- Джамиль умер, Омар уехал, а Камаль ничего не стоит. Вот когда все уехали, я вспоминаю, что сам я еще здесь.

Я нашел кусочек, который искал. Кажется, он подходит к горшку, который я состав-ляю. Но даже эти призрачные и дразнящие черепки сложить легче, чем жизнь.