Марина Дяченко - Рассказы

И вот мутным, снежным зимним утром Вирлена тихонько встала и отправилась… за озеро, туда, где на опушке леса жил колдун.

Полгода не виделись они; полгода Вирлена старалась все забыть. Теперь нехоженая тропинка завалена была сугробами, и Вирлена увязала в них по колено, и ветер хлестал ей в лицо.

Колдун был дома – отворачивал лопатой снег от крыльца.

– Ого, – сказал он, обернувшись, – редкие гости… Но ты мне не нужна – стало быть, я тебе нужен?

Вирлена остановилась перед ним, ни жива ни мертва. Снегом присыпаны были его черные спутанные волосы, и так же выдавался на лице крючковатый нос, и так же горели угли-глаза. Вирлене показалось, что в морозном воздухе чуть слышно повеяло травами.

– Я пришла, – сказала Вирлена, – потому что не могу больше жить без вас. Возьмите меня или убейте.

Печально усмехнулся колдун:

– Но разве ты не получила свое счастье? Разве твой муж, которого я вызволил, не любит тебя больше жизни? Разве ты сама не готова была умереть, лишь бы вернуть его?

– Да, – сказала Вирлена, – все так. Но горько и тоскливо мне жить на свете, и серо, и пусто, и больше не будет лета – только зима да осень. Плачу я, думая о бедном Кирияшике – но люблю его, как мать, а не как жена. Не быть нам счастливыми; умоляю, возьмите меня к себе.

Снова усмехнулся колдун, и еще печальнее:

– Разве ты не видишь, что я страшен и уродлив, а твой муж – молод и красив?

– Да, – сказала Вирлена, – но он не может быть таким сильным… и таким нежным, таким ласковым… и таким безжалостным!

Молчал колдун, и глубоко запали его горящие глаза. Снег валил и валил, и все глубже утопала в нем Вирлена.

– Что ж, – сказал наконец колдун. – Твое прозрение запоздало. Ты ушла от меня на рассвете, а я ведь не гнал тебя… Я вернул тебе Кирияшика, как ты хотела. Сейчас ты хочешь наоборот; кто знает, что тебе вздумается завтра? Нет, уходи, ты не нужна мне!

И он вернулся к своей работе.

И Вирлена пошла назад.

Улегся снег, и вышло солнце, и ярким-ярким был новый день. Вот и околица; треглавая осина стояла голая и чуть поскрипывала на морозе ветвями.

…На своих же косах.

Светало. На месте костра осталась только груда угольев.

– Вот так штука, – пробормотал юноша, – ты будто сам был там и все видел…

Обладатель трубки усмехнулся, по своему обыкновению. Седоусый крякнул, в замешательстве потирая затекшую спину:

– Да… Вот это да уж…

Стоял тот самый предрассветный час, когда ночь уже сбежала, а утро еще не вступило в свои права.

– Вот так штука… – снова протянул юноша, – но какая же из этих историй… Я хотел спросить, как оно было на самом деле?

…Он проснулся за секунду до крика и долгих несколько мгновений лежал, глядя верх – спеленутый темнотой, истекающий потом, скованный ужасом немолодой человек. Потом темнота содрогнулась.

Так не кричат ни люди, ни звери; так умеет вопить только то железное чудовище, та уродливая, в шелухе позолоты птица, которая все последние годы хранила его покой. Точно так же она кричала восемь дней назад; и за восемь дней перед тем она кричала тоже.

Он лежал, пытаясь успокоить дыхание и унять полчища холодных мурашек, бегающих по груди и спине. Он знал заранее. Он все заранее знал.

За дверью панически заметались шаги. Напряженные голоса; потом неподобающе громко застучали в дверь:

– Государь… Государь, опять… Проснитесь…

Он нашел в себе силы усмехнуться: после крика позолоченной птицы на много верст в округе не бывает спящих. И покойники, верно, содрогаются в гробах…

Кто пустил слух, будто птица золотая? Господи, какая безвкусица. Безвкусный чародей в пестром наряде и смешном колпаке. Могучий чудотворец – и он же скопец, вызывающий презрительную жалость…

Дадон поначалу не верил в его подарок. То было время страха и отчаяния, и навалившиеся орды торжествовали, и страна кричала от ужаса так торжествует грязный насильник, застигнувший добропорядочную матрону, и так кричит несчастная женщина, брошенная на землю…

Бесценный подарок. Толстый слой позолоты на непропорциональном стальном теле, на коротких крыльях вещего петуха… И даром. Потому что нельзя же, в самом деле, считать сделкой то странное обещание, данное чародею в ответ на его настойчивую просьбу…

– Государь… Государь!!

В щель приоткрывшейся двери проник желтый свет – нервный, пляшущий, как на пожаре. Он зажмурил глаза – тусклый отблеск показался ему ослепительным.