Харлан Эллисон - Боль одиночества

А женщина застегнула лифчик, накинула на себя вместе с блузкой видимость благопристойности - и ушла от Поля, ошеломленного, онемевшего в страхе перед присутствием нового соседа.

Тварь пристально разглядывала Поля - и, хотя тот пытался отвести глаза (кричать было бесполезно), взглянуть все же пришлось.

- Слушай, Жоржетта, - хрипло шептал он в трубку, - послушай... слу... да выслушай же... может, ты, Бога ради... затк... ну хватит... прекрати... слушай, ну хотя бы... СУКА, ДА ЗАТКНИСЬ ЖЕ ТЫ ХОТЬ НА СЕКУНДУ!... послушай... - Вдруг она утихомирилась - и все его слова, которым не приходилось уже проталкиваться сквозь беспрерывный поток ее безмозглой болтовни, вдруг оказались такими жалкими и одинокими - а кругом мертвая тишина, - и слова эти, пугливые, дрожащие, нырнули обратно к нему в глотку.

- Ладно, валяй дальше, - только и выговорил Поль. Жоржетта ехидно заметила, что сказать ей больше нечего, что она ожидала его звонка и заранее знала, зачем он позвонит.

- Слушай, Жоржетта, у меня тут... ну, у меня тут это... такое, значит, дело... просто позарез надо с кем-нибудь обсудить... вот я и решил, что только ты и поймешь... знаешь, у меня тут... а-а, черт...

Она тут же ответила, что знакомого акушера у нее не имеется, а если он обрюхатил одну из своих прошмандовок, то пусть воспользуется, к примеру, крючком от вешалки - и непременно заржавленным.

- Да нет же! Нет, дрянь ты безмозглая! Тут совсем не то! Не то! И вообще! Падла! Какого хрена тебя волнует, с кем я сплю? Эта тропка годится Для нас обоих... - И тут Поль осекся. Именно так всегда и начинались все их перепалки.. С одного на другое - как горные козы со скалы на скалу, - и оба уже забывали о том, с чего начали, только бы терзать и рвать друг друга зубами из-за какойнибудь ерунды.

- Ну пожалуйста, Жоржетга! Пожалуйста! Тут... тут какое-то существо... У меня тут в квартире что-то такое поселилось.

Она решила, что Поль спятил. О чем вообще речь?

- Не знаю. Не знаю я, что это такое. Оно что - вроде паука? Или медведя? Какое оно?

- Вроде медведя, Жоржетта, только... да нет, совсем другое. Правда не знаю какое. И ничего не говорит - лежит и сверлит меня глазами...

Ну и кто он после этого? Псих или просто скотина? Медведи не разговаривают! Ну, разве что те, которых по телевизору показывают. А вот кто он после всего этого? Разыгрывает тут дурацкие сцены, психом прикидывается.

И все - лишь бы зацапать положенные ей по суду выплаты. Но странно. Чего это он, затевая такую игру, первым делом ей же и позвонил?

- По-моему, Поль, ты просто придуриваешься. Я всегда говорила, что ты проходимец. А теперь ты и сам это подтверждаешь.

Щелчок в трубке - и Поль остался один.

Нет, не один.

Закуривая сигарету, он самым краешком глаза глянул в угол. Громадная тварь - грязно-бурая, мохнатая - явилась за ним следить, сгрудилась у платяного шкафа. Страшные лапы скрещены на массивной груди. Вроде огромного северного медведя, но совсем другая - мощной трапецевидной туши не избежать ни взглядом, ни мыслью. Золотые диски глаз - дикие, безумные - не вспыхивают - только недвижно созерцают.

(Описание никуда не годится. Забудьте. Тварь была совсем другая. Просто ничего похожего.)

И Поль чувствовал безмолвный укор - даже когда закрылся в ванной. Сидел на краю ванны, пустив горячую воду, пока зеркало не запртело сверху донизу, и он уже не мог видеть там своего лица - не мог видеть безумного блеска своих глаз, таких знакомых и так похожих на слепые глазницы обосновавшейся в комнате твари. Мысли сперва. бежали, потом, будто лава, текли - и наконец застыли.

И тут Поль вдруг понял, что не помнит лица ни одной из женщин, приходивших к нему в квартиру. Ни единого лица. Все они оставались для него безлики. Поль не смог припомнить даже лица Жоржетты. Просто ни единого лица! Все они были для него лишены выражения - или хоть чего-то запоминающегося! Господи, сколько же безликих трупов пришлось ему засеять! К горлу подступила блевотина, и он понял, что должен немедленно выбраться отсюда - прочь, прочь из этой квартиры, прочь от чудовища в углу!

Поль вывалился из ванной. Потом, покачиваясь и обтирая стены, добрался до входной двери - и прижался спиной к запертой плите добротной древесины, втягивая в себя мучительные глотки воздуха и постепенно понимая, что теперь ему так просто не выбраться. Когда он вернется, тварь все равно будет его поджидать - когда бы он ни вернулся.

И все-таки Поль ушел. Сначала - какой-то бар, где ставили только Синатру - и Поль, впитав в себя столько слезливой тоски и жалости к своей горькой судьбине, сколько смог, окончательно пришел в экстаз от того места, где певец в сопровождении оркестра вытягивал: