Харлан Эллисон: Ночной дозор

Крепко обнимая свою девушку, он сидел на веранде, на скрипучей качалке, которая чмокала стенку каждый раз, когда они чересчур откидывались назад. Он как раз отхлебнул лимонада - запомнился его освежающе-кислый вкус, - когда трое мужчин шагнули из сумерек на веранду.

- Вы Чарльз Джексон Феррено, девятнадцати лет, шатен, карие глаза, рост - пять футов десять дюймов, вес - 158 фунтов, шрам на правом запястье?

- Д-да... а что? - пробормотал он.

Вторжение этих незнакомцев, да еще в самые интимные мгновения, повергло Феррено в замешательство.

Затем они схватили его.

- Что вы делаете? Отпустите его! - вскричала Мари.

Перед ней мелькнуло светящееся удостоверение, и она испуганно умолкла, подавленная их властью. Затем они поволокли его, воющего, во флаер, черный и безмолвный, и вихрем понеслись в пустыню Невада, к пласталевому зданию, где размещалась штаб-квартира Центральной Космической Службы.

Методом гипноза его обучили обслуживанию межпространетвенной связи. Навыки, которые он сам не обрел бы и за двести лет - перебор миллиона вариантов подключения, - внедрили в него механически.

Затем его подготовили к полету.

- Зачем вы так со мной поступаете? Зачем вы меня забрали? - кричал он, в отчаянии пытаясь разодрать шнуровку герметического костюма.

Ему объяснили. Марк LXXXII. Сквозь платиновое нутро просеяли сорок семь тысяч перфокарт, и лучшим среди всех был признан Феррено. Выбор пал на него. Безукоризненно точная машина сообщила, что он наименее подвержен сумасшествию, унынию, срывам. Он был лучшим, и служба нуждалась в нем.

Потом - корабль.

Hoc чудища был нацелен прямо в безоблачное небо, самое голубое и ясное, какое Феррено когда-либо видел. Затем - грохот, рев и перегрузка, когда корабль ринулся в космос. И почти неощутимая тряска, когда судно заскользило через гиперпространство. Странствие сквозь млечную розоватость не-пространства. Затем опять тряска и - там! Направо-налево-не-доходя-упрешься - вот он, голый маленький астероид с пупырышком квонсета.

Когда ему поведали о враге, он бросился на них, но его втолкнули обратно в пузырь, заблокировали герметический шлюз и вернулись на корабль. После этого они покинули Камень. Рванули вверх и, описав дугу, скрылись из виду в космическом пространстве.

Руками, покрытыми кровоподтеками, он колотил по упругой пластали гермошлюза и смотровым окошкам.

Он никогда не забывал, зачем он здесь.

Он пытался вообразить врагов. Были они отвратительными, похожими на слизняков тварями с некой темной звезды, от которых кольцами распространялись вязкие ядовитые флюиды, проникая в земную атмосферу; были они паукообразными вампирами со щупальцами; возможно, были они тихими, благовоспитанными существами, сводящими на нет все человеческие порывы и амбиции; были они...

Феррено продолжал в том же духе, пока это совершенно не перестало занимать его. Потом он забыл о времени. Но помнил, что он здесь для того, чтобы наблюдать. Наблюдать и ждать. Часовой у врат Вечности, дожидающийся неведомого врага, который может налететь ниоткуда, чтобы погубить Землю. А может, этот враг бесследно исчез тысячелетия назад оставив его здесь в бессмысленном дозоре, обреченного на пустую жизнь.

В нем проснулась ненависть. Ненависть к людям, похоронившим его заживо. Ненависть к людям, доставившим его сюда на корабле. Он ненавидел людей, которым пришла в голову идея о часовом. Он ненавидел компьютер по имени Марк, который выдал:

- Возьмите Чарльза Джексона Феррено, и только его!

Он ненавидел их всех. Но больше всего он ненавидел враждебных чужаков. Жестокого врага, вселившего страх в сердца людей.

Феррено ненавидел их всех жгучей ненавистью, доходившей до безумия. Затем наваждение прошло. Даже это прошло.

И вот теперь он старик. Годы избороздили кожу рук, лица и шеи. Глаза глубоко запали, окруженные складками плоти, брови стали белыми, как звезды. Отросшие спутанные волосы были обкорнаны ультрабезопасным бритвенным прибором, который невозможно было бы использовать для самоубийства. Борода нечесана и коекак подровнена. Сутулая фигура, со временем идеально приспособившаяся к пневмокреслу.

Мысли перескакивали с одного на другое. Феррено думал. Впервые за последние восемь лет - с тех пор как прекратились галлюцинации действительно думал. Он сидел сгорбившись в пневмокресле, которое давным-давно приняло форму, соответствующую его позе. Немые мотивы какой-то хорошо знакомой записи музыкальной пьесы нестройно звучали над головой. Было ли то кошмарное повторение Вивальди или кошмарное повторение Монтеверди? Загнанный кошмарным повторением туда, где так долго жила эта музыка, он пошарил в закоулках памяти.